Сам Родимцев стоял рядом со своим конем Антонием, стараниями Мансура, накормленным и ухоженным. После того, как Адельгейду он отвел в монастырь, пегая лошадь девочки досталась ему в качестве запасной. Григорий облачился в новенький добротный форменный плащ и в чистый орденский сюрко с большим красным лапчатым крестом. Чувствуя себя среди других тамплиеров вполне уверено, он готов был оказаться наедине со своим отрядом. Он пристально вглядывался в суровые и покрытые шрамами бородатые лица братьев-рыцарей. Некоторые были выше его самого, а какие-то превосходили Григория в ширине плеч. Тем не менее, никто из них не роптал и не возмущался, что им назначили командиром именно Грегора Рокбюрна. Из чего Григорий сделал вывод, что кое-какой авторитет в обители храмовников у парня, то есть у него самого, имелся.

Все эти воины служили в ордене во имя Христа. Так они говорили. Но, по их лицам было понятно, что, на самом деле, они жили войной. И война давала им смысл жизни и стала уже за долгие годы служения их образом существования. Война сделалась неотъемлемой частью их натуры. Она была для них и печалью, и радостью. Она была их работой и их досугом. На войне они мужали и на войне умирали. А когда войны не было, эти люди проводили все свое время в подготовке к ней. И сейчас, в предвкушении нового военного похода, эти братья-рыцари готовились к предстоящей экспедиции со всей тщательностью.

Они отличались от простых солдат, которых Родимцев за время службы повидал немало в своей прошлой жизни военного. Эти не говорили нарочито громко, они не переговаривались возбужденно и не отпускали грубые шутки, а только опускали на свои лица выражения суровости и деловитости. Они готовились умереть за христианскую веру, если такое потребуется, и в этом решении собирались идти до конца. И они не выказывали и тени сомнения ни в выборе командира отряда командором, ни в целесообразности самого похода. В отличие от сержантов, дисциплина в братьях-рыцарях сидела крепко. И вскоре отряд выехал за ворота замка Кайфас.

Глава 1

Утро выдалось вполне добрым. Легкий ветерок с моря откуда-то даже пригнал несколько бледненьких облачков на безупречно-голубую гладь летнего левантийского неба. Тамплиеры ехали на помощь братьям своего ордена, да не одни, потому что рыцари графа Ибелина собирались присоединиться к ним. И это радовало Григория. Они выезжали из замка в спешке, и Родимцев даже не успел толком познакомиться со всеми своими бойцами.

Впрочем, от воинства Рене Дюрфора этот отряд, так неожиданно отданный под командование Грегору Рокбюрну, по составу отличался не сильно. Помимо десяти рыцарей, Родимцеву в подчинение дали двадцать сержантов, которые в походе должны были выполнять обязанности оруженосцев, ухаживая за лошадьми и помогая рыцарям в бою. Кроме того, у нескольких братьев-рыцарей имелись и персональные оруженосцы. А больше трех десятков человек — это уже полноценный кавалерийский взвод. Небольшая, конечно, боевая единица, но вполне боеспособная. Дали им и запасных лошадей, которые везли палатки, щиты, копья и провизию.

Вскоре отряд подъехал к тому месту на дороге, где дожидались их рыцари графа и он сам. Оказалось, что к ночи его отряд вернулся из замка Кайфас. Ночевать в командорстве храмовников Ибелин не остался. Наверное, из гордости. Когда храмовники под командованием Григория подъехали к перекрестку, пленных сарацин там уже не было. За это время граф отослал их под конвоем пехотинцев в Акру.

У перекрестка, после того, как к отряду тамплиеров присоединились ратники Ибелина, получился настоящий эскадрон тяжелой кавалерии. Четыре десятка рыцарей, у каждого из которых имелось по два или даже по три оруженосца. А еще были и конные лучники-туркополы, наемники из местных, составляющие отдельный полуэскадрон. Так что войско выглядело достаточно большим, хотя и поменьше того, которое Григорий видел у барона Монфора. Например, никаких пехотинцев Ибелин с собой не взял, по-видимому для того, чтобы не замедлять скорость передвижения своего войска.

Бертран де Луарк, проспавшись после пьянки, тоже присоединился к ним, а дон Карлос сам не поехал, но обещал патрулировать окрестности собственного манора, а также выделил в помощь графу двух своих рыцарей и четверых оруженосцев. Не теряя времени, все они двинулись в сторону замка Тарбурон. За разграбленной деревней отряд свернул направо, и всадники поскакали через поля на восток, потом взяли севернее, преодолели невысокие холмы и вышли в ту долину, где Родимцев уже побывал. Как выяснилось, эта дорога была короче, чем та, по которой добирался Григорий, везя в монастырь Адельгейду. К обеду всадники прибыли к той часовне, где Родимцев с монахом Иннокентием ночью гоняли зомби-вампиров. А теперь Иннокентий ухаживал за ранеными, оставшись в маноре у дона Карлоса.

Забыть такой неприятный эпизод своей новой жизни Родимцев не мог. Он терялся в догадках, что собой эти вампиры представляют. Вроде бы, они казались вполне материальными. Но, почему-то быстро и полностью сгорали в солнечных лучах. Да и монах говорил, что какой-то некромант направляет их. А еще Григория сильно заинтересовало странное свечение внутри черепов этих зомби. Он даже подумал, что, возможно, это и не магия в привычном понимании, а какая-то древняя технология? Момент гибели вампиров от его кинжала очень уж напоминал короткое замыкание неких энергетических контуров. Интересно было бы найти этого некроманта и посмотреть, как он поднимает мертвых, делая из них зомби-вампиров. А такой шанс имелся, ведь этот колдун, если верить слухам, должен находиться вместе с войском шейха Халеда или где-то с ним рядом.

Граф со своими рыцарями ехал в авангарде. Родимцев же возглавлял отряд тамплиеров, следующий за основными силами. Рядом с ним ехал Бертран на запасной трофейной лошадке, а своего рыцарского коня он берег, ведя за длинную уздечку за собой. По дороге они почти не разговаривали, потому что Бертран чувствовал себя очень плохо после вчерашней попойки и склонности к диалогу не проявлял. Оруженосец Мансур ехал рядом тоже молча. Но, несколько молодых сержантов, следующих за ними в голове отряда тамплиеров, впереди пожилых рыцарей, один из которых держал черно-белое знамя «Босеан», все же начали негромко переговариваться.