— Старик, ты же помнишь ту неприятность с газовым баллончиком? Тебе надо было на какое–то время уехать из Москвы… Я тебе это устроил.

— Спасибо, — Евлентьев кивнул, соглашаясь с Самохиным. — Благодаря тебе я освоил новую специальность, получил неплохое образование, очень нужное в наше время, думаю, хорошо оплачиваемое.

— Какую специальность ты получил? — Самохин все еще не мог произнести слова, ради которых пригласил на встречу своего приятеля.

— Специальность убийцы, Гена.

— Ты сошел с ума, старик! У меня приличный банк, я на виду, у меня вполне легальная деятельность… Нет, старик, ты меня с кем–то путаешь!

— Ну, ладно, — Евлентьев пожал плечами. — Пусть будет так. Приятно было повидать тебя. Если что понадобится, звони.

— Уже понадобилось, — решился наконец Самохин. — Уже, старик, так приперло, что дальше некуда.

— Слушаю тебя внимательно. Только хочу сказать… Ты ведь меня ни к чему не склонял? Верно?! И я тебе ничего не обещал. В дом отдыха ты меня запихнул без всякой задней мысли, правильно? Так уж оказалось, что довольно странными видами спорта занимаются в том доме отдыха… Но это чистая случайность, правильно?

— Да примерно так.

— И я там оказался по твоей просьбе, верно? Тебе неудобно было перед каким–то большим человеком, помнишь?

— Да, было, — неохотно подтвердил Самохин.

— И я не просил тебя платить пять тысяч долларов за мое образование?

— Не просил.

— Продолжай, Гена.

— Хорошо, — Самохин смотрел прямо перед собой в лобовое стекло, и лицо его было осунувшимся, будто он за последние полчаса перенес суровые испытания. — Я понял тебя. Ты не просил у меня пять тысяч долларов и не должен их мне. Я не правильно поступил, напомнив тебе о них. Сожалею.

— Ничего страшного, — успокоил приятеля Евлентьев. — Так что там у тебя?

— Ты можешь мне помочь. Задание достаточно невинное… Надо припугнуть этого типа.

— Того, у которого крутые яйца?

— Да.

— А убивать его не надо?

— Нет, не пришло время.

— Но оно придет? — уточнил Евлентьев.

— Поживем — увидим.

— Хороший пошел разговор, — Евлентьев весело взглянул на Самохина.

— Его надо хорошо припугнуть. Для начала. Он должен понять, что играет с огнем. Что есть некая сила против которой у него нет защиты.

— В чем будет заключаться это припугивание?

— Ты расстреляешь окна его квартиры. Несколько выстрелов. Но можешь выпустить всю обойму. Так будет даже лучше. И он поймет, что ходит по лезвию ножа.

— По стволу, — поправил Евлентьев.

— Не понял?

— Он поймет, что ходит по стволу, — пояснил Евлентьев. — А как он догадается, что это ты его запугиваешь?

— Об этом я сам позабочусь.

— Когда?

— Сегодня.

— Нас учили, что нужна подготовка.

— Не всегда. Ты подъедешь ночью, бабахнешь по окнам и отправишься домой спать.

— Покажешь, где эта улица, где этот дом?

— Да, прямо сейчас.

— Но еще светло?

— Я покажу тебе его окна, — и Самохин тронул машину с места. — Мы к нему и поедем.

— Поедем, — слово это Евлентьев произнес каким–то равнодушным тоном, в которое не было ни согласия посмотреть, ни готовности стрелять. Он всего лишь согласился с тем, что Самохин куда–то поедет, а он, Евлентьев, будет при этом сидеть в машине.

Ехать пришлось достаточно долго.

Сначала машина свернула на эстакаду, по Новослободской Самохин добрался до Садового кольца, свернул направо, под Триумфальную площадь, а от Министерства иностранных дел направился к Киевскому вокзалу. Оказавшись на Дорогомиловской, он снизил скорость и метров через триста въехал во двор.

Дом был большой, добротный, в свое время квартиры здесь получали люди достаточно значительные или те, кто мог прикинуться значительным. С тех пор сменилось поколение, а то и два, и теперь в доме жили потомки тех влиятельных, уважаемых, заслуженных граждан советской эпохи. Эти были помельче, победнее, какого–то сутяжного толка. И «новые русские» без большого труда уговаривали их расстаться со своими квартирами, тем более что предлагали за них неплохие деньги.

После ремонта квартиры становились совсем хорошими и постепенно наполнялись жильцами солидными, неторопливыми, молчаливыми. За них все говорили машины, на которых они приезжали, — приземистые, бесшумные, с затемненными стеклами, машины, которые выдавали новый стиль жизни, закрытый немногословный.

— Смотри, — Самохин показал рукой на угол дома. — Третий этаж. Видишь? Три окна выходят на эту сторону, три окна за углом. Не спутай только… Над его окнами бетонная лестница, видишь?

— Выйдем прогуляемся? — предложил Евлентьев.

— Ты что?! Мне здесь показываться?! Чему тебя учили?

— Стрелять.

— Окна запомнил?

— Вроде…

— Поехали, — и Самохин, не задерживаясь больше ни секунды, выехал со двора и помчался в сторону Кутузовского проспекта. Машина несколько раз дернулась, чуть было не заглохла, Самохин в спешке перепутал передачи, включил третью вместо первой, чертыхнулся, сзади раздался резкий осуждающий гудок, и мимо них, в десятке сантиметров промчался темно–зеленый джип.