Тихонько пятясь, Ухалов ушел из комнаты, присел на кухне рядом с Касьяниным и молча разлил остатки водки.

— Что там? — тихо спросил Касьянин.

— Эротика.

— Крутая?

— Баба схватила себя за сиську и держит, не отпуская.

— А Марина?

— Подражает.

— Бедная, — проговорил Касьянин и, подняв стопку, чокнулся с Ухаловым. — Будем!

Друзья выпили, осторожно поставили стопки на стол, опасаясь, как бы не звякнуть ненароком. Отломив по корочке хлеба, занюхали выпитое.

— Хорошо–то как, господи! — простонал Ухалов. — Знаешь, Илья, иногда вот так присмотришься к себе, призадумаешься…

— И что?

— Такое вдруг откроется, такое разверзнется в тебе…

— Чем же тебя сейчас озарило?

— Знаешь, ощутил себя счастливым…

— Это хорошо, — кивнул Касьянин.

— Вот мы тихонько разлили по глоточку, в полном согласии и единении выпили, поставили на стол граненые стопки, друг на друга посмотрели, хлебушком занюхали, а потом этот же хлебушек и в рот сунули, разжевали… И нисколько, нисколько меня не волнует, что рядом, за стенкой, на экране голая баба ворочается, призывно в глаза мне смотрит и собственную письку тискает.

— Дотискается, — усмехнулся Касьянин.

— Может, и уже, — пробормотал Ухалов и смутился от тайного смысла своих же слов. — Пойдем, Илюша, прогуляемся, а? Там сейчас такой воздух, такие запахи из леса накатили… Яшку с собой возьмем, а? Пошли!

— Марина мне этого не простит.

— Да? — огорчился Ухалов, которому нестерпимо захотелось продлить, усилить, закрепить в себе то счастливое состояние, которое, похоже, посещало его не слишком часто. — Жаль… А я подумал было грешным делом, что мы с тобой в киоске еще бутылочку возьмем, еще по глоточку пригубим… А?

— Не получится.

— Тогда я один пойду. Яшка, пойдешь со мной?

Услышав свое имя, распознав знакомые слова, которые всегда предшествовали прогулке, Яшка тут же с визгом бросился к Ухалову, к Касьянину, унесся в комнату, обежал вокруг Марины в кресле и, не дожидаясь никого, рванулся в прихожую и заскребся, заскребся в дверь.

— Вы что, гулять собрались? — появилась в дверях Марина.

— Да вот Миша решил пройтись, воздухом подышать…

— А, Миша… Пусть. Яшку заодно сводит погадить… А ты, значит, остаешься? — она недоверчиво посмотрела на мужа.

— А я остаюся с тобой, — пропел Касьянин. — Родная навеки страна… Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна, — закончил он уже без напева.

— У тебя слух как у…

— Ну–ну? — поощрительно спросил Касьянин. — Как у кого?

— Как у старого козла.

— Как у старого вонючего козла?

— Да, можно и так сказать, — согласилась Марина.

— Спасибо.

Сравнение было и неожиданным, и достаточно оскорбительным. Касьянин это осознал раньше Марины и решил довести эту оскорбительность до конца, до предела, вставив еще и слово «вонючий». Марина охотно подхватила его и лишь после этого, через доли секунды поняла, что перешла грань допустимого.

— Сам же сказал, тебе виднее, — рассмеялась она и, чтобы замять неловкость, обратилась к Ухалову:

— Значит, так, Миша… Тридцать минут, да?

Через тридцать минут вы с Яшкой звоните в дверь. Договорились?

— Заметано, — кивнул Ухалов и поторопился выйти в прихожую — атмосфера на кухне явно сгущалась, и ему не терпелось покинуть квартиру, пока не громыхнул гром, пока не сверкнула молния.

Касьянин вышел его проводить, открыл дверь, подмигнул на прощание.

Вернувшись в квартиру, он увидел, что девица с шаловливыми своими ручонками все еще ворочалась в простынях в полном одиночестве, но это, похоже, нисколько ее не огорчало, ей себя вполне хватало.

— Садись, — сказала Марина напряженным голосом. — Посиди хоть минутку со своей родной бабой!

— Минутку можно, — Касьянин тяжело опустился на диван.

Некоторое время он наблюдал за девицей, удивляясь причудливым позам, которые она умудрялась принимать, но потом заметил, что позы повторяются, и его интерес угас. Касьянин не заметил даже, как задремал, откинувшись на спинку дивана. Что–то говорила Марина, он что–то невнятно отвечал, и каждый вопрос как бы возвращал его из глубокого сна. Потом, видимо, с девицей что–то произошло, Марина на некоторое время замолкла, и Касьянин заснул.

Спал он недолго, минут пять, десять, не больше, но, проснувшись, тут же посмотрел на часы — Ухалова не было уже около часа. Марина сидела в кресле и, вцепившись пальцами в подлокотник, смотрела на экран — по лицу ее проносились разноцветные блики жизни чужой и порочной. Девица на экране уже дождалась кого–то, и теперь там, в простынях, ворочались двое, если не больше.

Присмотревшись, Касьянин с некоторой оторопью увидел, что все трое женщины. От телевизора шли сдавленные стоны, покряхтывание и даже, как ему показалось, попукивание.