Коренастый, чуть располневший Муратов больше часа петлял по «бермудскому треугольнику», замкнувшему в себе универмаг, колхозный рынок и пивной бар. Он жалел, что приехал в этот небольшой микрорайон. Если раньше в здешних «злачных местах» и удавалось задерживать с крадеными вещами, то сегодня толку никакого. У прилавков жиденькая толпа, преимущественно из иногородних. Судя по всему, толкаться здесь – напрасная трата времени. Через полчаса он вышел из овощного павильона и зашагал к выходу.

Из автобуса выскочил высокий верткий парень в темно–синей финской куртке с белым эмалированным бидоном в руках. Около табачного киоска он нос к носу столкнулся с Муратовым и от неожиданности замер на месте.

– Чего не здороваешься, Мамонов? – спросил Муратов негромко.

– Я с уголовкой никогда не здороваюсь.

– Куда бежишь–то? За пивом?

– За капустой. Жена щей захотела.

– Хорошо, что встретились.

– Зачем я вам? – В глазах Мамонова растерянность и наглость.

– Хотел вопросик серьезный задать.

– Когда угодно! Какой вопрос–то? – и забеспокоился: Муратов усмехнулся. Он знал, что Мамонов был плутоват и любопытен.

– А ты, Мамонов, молодец! Хочешь, чтоб сразу… Они отошли в сторону и встали позади грузовика с надписью на борту «Уборочная».

– Какой вопросик–то? – опасливо спросил Мамонов.

– Подожди. Скажи–ка лучше, как живешь? С кем видишься – говоришь? С кем делишь радость?..

Мамонов перевел дыхание.

– Насчет рассказов я не мостак. Болтать лишнее отвык. Тем более с опером. Научен на всю жизнь. Да и зачем рассказывать? Вы и так все знаете.

– Правильно говоришь. Что нужно знать, мы знаем.

– Тогда чего же? – Мамонов ногтем колупнул краску борта грузовика и усмехнулся. Он редко упускал случай подчеркнуть свое «я», но сейчас сказал уклончиво: – Сейчас умный народ не знает, как избавиться от своей известности. Кому в такое время нужен наш «авторитет»? Лично мне он обошелся сроком. А Валет до сих пор от него в себя не придет…

Муратова заинтересовала фраза о Валете, но он не стал вдаваться в подробности. Сделал вид, что пропустил ее мимо ушей. Знал, что Мамонов хитер, и если бы он почувствовал излишнее его любопытство, то сегодня бы разговор об этом разошелся, а этого допускать без нужды не хотелось. Работа в уголовном розыске научила Муратова держать в себе то, что волнует, чего не знает, что хочет знать. Поэтому и сказал равнодушно:

– Быстро время прошло, а вроде бы недавно брали Валета. Тогда он не очень громкий вор был. Так себе. Больше простаков облапошивал…

– Его теперь не узнаешь, – важно ответил Мамонов. – Хохоталка гладкая… Приехал в порядке. Одет, обут, в куртке, шапке ондатровой. Свое возвращение отметил. Не забыл друзей.

Муратов сказал вроде бы между прочим:

– Небось в лесопосадке отметили? На ящичек с газеткой «бормотуху» поставил? Он не из добрых.

Мамонов со значением хмыкнул:

– Обижаете. И нас и его. В кафе «Кавказ» отметили. И водочка была, и коньячок поставил. Не хуже, чем у людей.

– Знаю! И то, что ты, Мамонов, полстакана водки выпил, – тоже знаю, – сказал Муратов уверенно, потому что слышал, что Мамонов пить перестал и лишь изредка принимал за раз такую дозу. Больше не притрагивался, как бы его ни уговаривали. Муратов смотрел как ни в чем не бывало. – Зря Валет с работой не торопится. Когда придет на прописку, поговорю с ним капитально.

– Он не придет. В Новомосковске решил осесть.

– Это его дело. Как говорится, баба с возу… – Муратов старался убедить Мамонова, что Валет его мало интересует. Конечно, ему хотелось узнать, кто был вместе с ним в кафе «Кавказ». Но как? Решил, что выяснит другим путем. Для приличия поинтересовался у Мамонова работой на заводе, зарплатой, жизнью в семье. И закруглил: – Ну ладно, беги за капустой. Мне тоже на работу надо.

Лицо Мамонова приняло обиженное выражение.

– Понятно. Выходит, не в вере я у вас.

– Ты о чем? – Муратов понял, что Мамонов занервничал.

– Спросить о чем–то хотели. Чего же? – проговорил упавшим голосом.

Муратов кинул взгляд на Мамонова и, подождав для порядка, доверительно сказал:

– Правильно мыслишь. Хотел спросить, да расхотелось. Со всеми быть откровенным не получается.

Мамонов закашлялся, словно ему было трудно говорить.

Муратов, не обращая внимания на эту перемену, махнув рукой, проговорил:

– Ладно! Только я бы хотел просить…

Мамонов слегка приободрился и слушал Муратова жадно.