Шрифт:
Этот человек возненавидел меня за то, что я взяла какую-то сумму денег ради того, чтобы вылечить свою больную маму. Эта сумма для него была как капля в море. Его машина стоит в сто раз дороже.
Не вышел встречать, меня провел один из его людей, взял пальто, подождал пока я сниму потертые сапоги, шапку связанную мамой. Смотрит, приподняв одну бровь, но молчит. А я примерно представляю о чем он думает – зачем эта дранная сучка приехала к Ферсту. Они все называли его Ферст. Первый. По имени очень редко.
Шла по коридору и сердце билось где-то в горле. Виски сжимает тисками и возвращается страх. Этот человек три года назад чуть не убил меня.
Глава 6.1
Понятно зачем он привез меня сюда. Мой палач. Мой садист. Человек, которого я ненавидела так, как только можно вообще ненавидеть в этой жизни. И каждый мой шаг заставлял сердце колотиться у меня в горле. Это не страх. Это нечто смешанное. Ненависть, ярость, презрение и…опасение, что с тобой снова могут так поступить. Снова могут искалечить до полусмерти. И это чувство уже не поддается контролю. Это животный ужас. С этим я долго работала сама. На психологов никогда не было денег. А психиатры…зачем мне диагнозы, от которых потом не отмоюсь. Когда-нибудь мне предстоит борьба за мою дочь и я хочу ее выиграть, а для этого я должна быть чистой как стеклышко.
Не смотреть в бирюзовые глаза, не вязнуть в этих болотах цвета моря, в этих безднах полных обещания боли. Когда-то мне казалось, что он смотрит на меня с любовью. Когда-то я была счастлива видеть свое отражение в сверкающей такой яркой бирюзе. Сейчас в них разливается мгла и пустота. Смертельная и мертвая. И мне становится страшно…но я беру себя в руки. Я знаю зачем я здесь. Только ради дочки. Только ради моей девочки. Я должна…и у меня есть оружие которое всегда безотказно действовало – он хотел меня. Во мраке его глаз плескалась похоть. Это осталось неизменным. Я действовала на него как и раньше и этого больше чем достаточно, чтобы воплотить мои планы.
Я знаю за что он меня презирает…знаю, что его мать натворила с нами, со мной. Но разве он мне поверит? Разве даст себя оправдать? Ведь ему легче было слушать то, что говорила Маргарита.
Да, есть моя вина. Она лишь в том, что я согласилась на предложение его матери в самом начале, но потом…потом я отказалась. Я говорила ей, что не могу так, я умоляла ее пощадить меня и дать шанс, я кричала и плакала, я говорила о том, что безумно люблю ее сына. Я помню наш разговор, помню, как она хлестала меня по щекам.
– Влюбилась она! Кому это на хер интересно! Тебе что было сказано делать? Трахаться! Все! Ты должна была приносить ему удовольствие и родить ребенка! А не вот это все! Ты окрутила моего сына! Ты плела ему невесть что! Сука!
– Нет…нет…я просто полюбила. И ваш сын меня любит. Он…
– Любит? Да на хер ты ему нужна шалава подзаборная!
Она оказалась права. Не нужна.
Точнее нужна…но он готов был поверить во что угодно только не в мою любовь к нему и одержимый ревностью просто решил стереть меня растоптать. Убить.
Я никогда не забуду ту ночь, когда он избивал меня, когда хватал за шиворот, за волосы, швырял о стены. Когда насиловал и рвал на части и приговаривал.
– Убью шлюху! Убью суку! Ни с кем больше не сможешь! Никогда! Если выживешь не родишь! Сгною тебя тварь!
И он был прав. Не могла. Ни с кем и никогда. После него никого не было. Даже больше. Я сама к себе никогда не прикасалась. Мне было противно мое тело. Потому что, когда тебе постоянно говорят, что ты шлюха невольно начинаешь в это верить. Но я могла простить ему…могла простить даже свое искалеченное тело. Но смерть мамы и то, что он отнял у меня дочь НЕТ. Жестоко, больно, навеки. Этого я никогда не прощу. Я вернулась. И я собираюсь отомстить ему.
Если бы не Паулина я бы, наверное, могла его убить. Могла бы взять и перерезать ему горло или всадить нож ему в сердце. Но меня волновал не он. Меня волновала моя дочь и я собиралась вернуть ее, а не провести остаток дней в тюрьме из-за этой мрази…Как? Никто не знает, что я планировала и к чему шла все эти годы. Что я вытерпела и ради чего осталась жить.
– Красивая…
Констатировал и осмотрел с ног до головы, сняв с меня пальто. Плотоядно, нагло. Так как умеет только он.
– Для меня старалась? Лучшее барахло надела? – заржал – Я куплю тебе красивее. Это дешевые тряпки.
– На другие не было денег. Но я старалась. Главное открыто в нужных местах.
Его озадачил мой ответ.
– Ну пришла бы голой.
– Это смутило бы твоего водителя.
Усмехнулся и проводил в дом. Сам идет сзади, и я знаю, что рассматривает. Чувствую, как дышит мне в затылок и спину обдает его горячим дыханием. Да, платье не дорогое. Но я знала, что ему понравится. Я помнила его вкус. Черное, красное. Короткое. Ему нравились мои ноги, ему нравились мои волосы. Я распустила их по спине, а ноги максимум оголила. Годы впроголодь способствовали стройности, а занятия йогой самостоятельно добавили пластичности и выдержки. Мне нужна была выдержка после месяцев страшной депрессии и желания умереть. Потом у меня появился смысл жизни – это смерть этого подонка. Мучительная, долгая и очень болезненная.