Шрифт:
В Намдине восстание! В Хайфоне, в Хюэ, Дананге! Восстал Сайгон!
Прошло всего лишь немногим больше недели, а восстание уже прокатилось по всей стране.
33
И вот настало утро, когда страна была объявлена независимой.
Это было светлое утро начала осени. Ветер подметал улицы, сгонял с неба тучи, готовя город к празднику.
Выглянуло солнце, яркое, радостное, озаряя своим живительным светом поля, реки и горы.
Древняя цитадель, Флаговая Башня, парк Бадинь — все залито алым цветом знамен.
На высокую трибуну, наскоро сооруженную посреди площади, поднялся худощавый человек в костюме цвета хаки. Высокий лоб, светлые, лучистые глаза, реденькая бородка. Человек молча остановился перед микрофоном, окидывая взглядом необъятное людское море, раскинувшееся перед ним.
Собравшиеся на площади тоже застыли в напряженном ожидании.
Что скажет им сейчас Президент? И человек заговорил. Из репродукторов раздался звучный, проникновенный голос:
— Вам хорошо слышно то, что я говорю?
Люди растерянно молчали, потом громкий возглас, вырвавшийся из сотен тысяч уст, подобно раскатам грома, прокатился над этим живым морем, отдаваясь эхом вдали.
Так родилась Демократическая Республика Вьетнам.
Заключительная часть
1
Был один из прохладных вечеров поздней осени. Только что закончился доклад о положении в Южном Вьетнаме, люди выходили из дверей городского театра, направляясь к Чангтиен, залитый разноцветными огнями витрин.
В ресторанах, барах, в ювелирных магазинах было полно офицеров чанкайшистской армии, американских генералов, офицеров и журналистов, с ними, как правило, были белые или желтокожие женщины. Куда ни глянешь — всюду бархат, шелка, выставленные напоказ груди, обтянутые бедра, военные мундиры. Запах дорогого табака смешивается с ароматом духов и пудры, звучит чужая речь, громкий смех.
Местные жители проходят мимо в угрюмом молчании, в глазах — холодное презрение.
Когда Ханг и Фыонг, двигавшиеся по улице вместе со всеми, поравнялись с цветочными рядами на набережной Озера Возвращенного Меча, сбоку вдруг раздался визг тормозов, и какой-то джип остановился у тротуара. Из него выскочили трое парней в военной форме с револьверами в руках. Националисты! Они схватили какого-то юношу и потащили к себе в машину. В кабине сидели два офицера-чанкайшиста. Юноша сопротивлялся. Парни тыкали ему в грудь револьверами и орали:
— Иди! Кому говорят! Не пойдешь — пристрелим!
— Стреляйте! Никуда я не пойду!
Вокруг них сразу собралась толпа.
— Вы что же это хватаете людей прямо на улице?
— Кто еще разговаривает здесь? Хочешь пулю в лоб?
— Бандиты! Никакая вы не партия, просто бандиты!
— Орудуют за спиной чанкайшистов! Вы думаете, вечно вы будете прятаться от народа?!
Парни растерялись. Но вот один из них потряс револьвером и крикнул:
— Плевать я хотел на народ!
В толпе раздался хохот. Юноша воспользовался замешательством, рванулся куда-то в сторону и исчез. Парни бросились было за ним, но толпа сомкнулась и встала неподвижной стеной.
— Ладно, пошли!
— Спрячьте свои пушки, «герои»! Вам бы ехать на Юг — с французами и англичанами воевать!
Офицеры из машины высунулись, что-то крикнули парням, те поспешно юркнули в открытую дверцу, и джип укатил.
Толпа разошлась.
Сестры направились к цветочным ларькам. Продавщица, связывая им букет хризантем, говорила, пыхтя от негодования:
— Смотрите, что делается! Хватают людей прямо на улице, среди бела дня! А эти чанкайшисты целыми днями шатаются по магазинам, скупают все, что им понравится, да не покупают, а грабят, Наберут всякой всячины и швырнут тебе свои бумажки с портретом Чан Кай-ши, которые только на то и годятся, чтобы сжечь на могиле их предков! И долго еще будет твориться такое? Ведь сюда нагнали этих шелудивых чанкайшистских солдат несколько десятков тысяч! Налетели словно саранча, да еще развели тут целую свору своих прихвостней, вьетнамских гоминьдановцев, настоящая жандармерия! И что это дедушка Хо смотрит, приказал бы народу, мы бы разбили их в пух и прах!