— Откуда мне знать.

— Теперь, говорят, всюду есть организации Вьетминя.

— А что, может, и правда.

— Разве в Пророчествах не сказано: «Когда из каждого десятка умрут семеро, придет король-избавитель». Вот и настало это время.

— Да какой же Вьетминь король-избавитель!

— Как знать… Смотри!

Оба одновременно увидели какую-то темную массу на дороге. Солдат издал не то вздох, не то стон и пошел к трупу. Мам тоже приблизился и опустился на корточки. На земле лежала мать с ребенком. В тусклом свете луны черты лица женщины расплылись, смазались, чернел лишь рот да глазные впадины. Волосы женщины рассыпались по земле. Широко раскрытые остекленевшие глаза слепо уставились в небо. Исхудавшей рукой женщина прижимала к себе ребенка — скелетик, обтянутый кожей. Под кожей четко вырисовывалась грудная клетка — позвоночник, от которого веером расходились ребра. Голова ребенка отвалилась в сторону, видно, тоненькая шейка не держала ее, и прильнула к иссохшей материнской груди.

Мам дотронулся рукой до лица женщины, потом коснулся ребенка, точно сомневаясь, не теплится ли здесь еще жизнь. Но рука ощутила свинцовый холод смерти.

По небу плыли тяжелые тучи, и лунный свет как бы мерцал в вышине. Может быть, поэтому, заглянув в глаза женщины, Мам вздрогнул: ему показалось, что они ожили и задвигались…

В конце поля дорога свернула на дамбу. Вот и встретился он со своим Лыонгом. Вот теперь он дома! Но Мам не показал и виду, что обрадовался, и все так же молча шагал по высокой дамбе рядом со своим случайным спутником, прислушиваясь к свисту ветра и знакомому плеску реки.

— Ну вот и переправа Тюой. Тебе лучше свернуть на эту тропку, здесь удобней идти.

Солдат остановился, указывая Маму путь.

— А может, зайдешь ко мне переночевать, — предложил он. — Здесь недалеко, если напрямик, всего километра два будет. Правда, пойдем ко мне, завтра сварим рису, позавтракаешь и пойдешь к своим. Ведь до Гома еще порядком. И я слышал, грабителей там, что саранчи, могут и пристукнуть на дороге.

— Да нет, я пойду. Тоже хочется поскорее узнать, как там мать, брат, сестренка…

— Тогда возьми эту палку, легче будет идти.

— Благодарю. Желаю найти всех живыми и здоровыми!

Мам стоял на берегу, держа в руке палку, и не отрываясь смотрел на облитую бледным лунным светом реку. Вот и знакомая переправа! Но что это? Почему здесь все разрушено? Раньше вон там был сад тетушки Дыть, а здесь, где он сейчас стоит, была соломенная лачуга. В ней тетушка поила чаем и продавала бананы всем переправлявшимся на ту сторону реки. А теперь не осталось ничего, кроме земляного фундамента, заросшего высокой травой.

Мам шел через разрушенный поселок. Куда исчезли тысячи банановых деревьев? На месте садов остались лишь несколько жалких ободранных стволов. Видно, люди вырыли из земли все, что только можно было есть, чтобы не умереть с голоду!.. Заметив в одном месте сквозь листву деревьев деревянный дом, Мам направился к нему. Это был единственный уцелевший дом, но когда Мам приблизился к нему, то увидел, что крыша его обвалилась, точно раздавленная ударом кулака, и почти все арековые пальмы во дворе сломаны. Мам стоял посреди двора, с недоумением оглядываясь вокруг. Странно, почему этот высохший водоем расположен так близко к дому, а вот еще один, и еще… Да ведь это воронки от бомб!

Возвратившись на старое место, Мам остановился у самой воды и стал смотреть на противоположный берег. Вот он, Лыонг, плещется у его ног. За спиной шелестели под порывами ветра листья на искалеченных пальмах. Разве таким представлялось ему возвращение домой! Ладно, надо как-то переправляться через реку.

Мам разделся, связал одежду в узел и, подняв его высоко над головой, вошел в воду.

Утро, немое, беззвучное, пришло на берега Лыонга. Не было слышно ни лая собак, ни щебета птиц, даже ветер улегся. Сверху холодные тучи непрерывно сеяли густую дождевую пыль, которая скрывала все.

На тропинке появилась девушка, она с трудом передвигала ноги, жалкие лохмотья едва прикрывали тело. Время от времени она останавливалась, чтобы отдышаться, и раскрывала висевшую на плече плетеную кошелку, чтобы еще раз взглянуть на рис, смешанный с землей. Лицо ее с выдавшимися, обтянутыми кожей скулами сводила судорога, губы кривились, обнажая в страшном и жалком оскале зубы. И тут же, точно испугавшись чего-то, девушка вздрагивала, прижимала к груди кошелку и тревожно озиралась, а потом снова продолжала свой путь в густой пелене дождя, едва переставляя худые и тонкие, словно тростинки, закоченевшие ноги…

Впереди, над зарослями камыша, показалась старая соломенная крыша. Теперь уже дома! Соан остановилась, оглянулась в надежде увидеть брата, но вокруг было безлюдно… Этой ночью она думала, что уже больше не увидится с братом. В темноте гремели выстрелы, сверкало пламя, но сотни людей, не обращая внимания на пули, топча друг друга, как безумные, лезли к японским грузовикам с мешками риса… Кто знает, сколько погибло тогда на переправе под пулями охранников, сколько было задавлено!.. Этот рис, что ей удалось добыть, они с братом сумеют растянуть на несколько дней… Интересно, пройдет ли еще сегодня ночью через их мост хоть один состав или колонна автомашин с рисом? Соан крепче прижала к себе драгоценную ношу. Спутанные волосы падали ей на лицо, она медленно приближалась к дому. Перед глазами плыл желтый туман…