— Господин, поторопитесь, рынок закрывается, но притвор я запираю раньше, что вы решили…

— Сними плетения, я хочу поговорить лично, чтобы выбрать.

Чары упали, южанин отпер клеть и Коста в сопровождении Хаади зашел внутрь, встретив четыре пары напряженных глаз.

— Хороший господин хочет купить кого-то из нас до… завтра, — сказал от лица всех рябой мальчишка, и Коста понял, что тот вовсе не так спокоен, как хотел показаться. — Спрашивайте, хороший господин.

— Вы нарушили закон?

— Нет, — твердо опять ответил за всех сразу рябой. — Они, — он указал на пустынников, — действительно просто позаимствовали кувшин, чтобы набрать воды из колодца. Вода низко, иначе не достать. И вернули бы. А я… вор, — закончил он спокойно. — Но не воровал, и здесь случайно и совсем не по этой причине.

Коста молчал, внимательно изучая малейшие изменения напряженных лиц.

— Я могу поклясться Немесом, хороший господин, — голос рябого наконец дрогнул. — Что нет вины, или пусть змей поглотит меня, и не видать мне удачи до конца жизни…Только заберите отсюда кого-нибудь.

Пустынники молчали, глядя на него почти не дыша… Коста на миг закрыл глаза и, наконец решил, что купит этого — рябого и того пустынника у которого повреждена рука, а за остальными вернется завтра, и подумает, где взять денег, и вообще подумает, но…

Ему на плечо опустилась тяжелая рука Хаади, а потом личный кошель Наставника перекочевал из внутреннего кармана ему на ладонь.

— Ваши деньги, юный господин, чтобы расплатиться, — Хаади произнес это глядя в сторону. — «Очень хороший господин» выкупает всех четверых. Готовь купчие, быстро, — рявкнул он в миг засуетившемуся южанину. — Господин может себе позволить!

Глаза четверки в клети вспыхнули калейдоскопом чувств, которые сменяли друг друга — надежда, страх, радость, опасения, надежда, и снова страх, что сделка не состоится, и снова надежда, и снова страх — если сделка состоится, то что ожидает их в будущем?

Коста сжал кошель, нащупал в кармане свои собственные пять фениксов и благодарно улыбнулся, хотя Хаади не мог увидеть его лицо под кади. От избытка радости перехватил горло, и он выговорил не сразу:

— Я в-в-в-выкупаю в-в-вас всех, — произнес Коста, обращаясь к мальчишкам. — Никто не останется здесь. Хотя бы сегодня… я могу это себе позволить.

Притвор малого рынка Да-ари, около клеток с рабами, приготовленными на предварительную продажу

Крыша

Он следил за ними целый день.

С того самого момента, как они появились у клети с Сизарем и тремя пустынышами до полудня. Появились, как будто соткались из воздуха, или их принесли духи Грани, принесли точно в притвор, который и найти то на рынке нельзя просто так с первого раза.

Следил, как они ошиваются вокруг, слоняются по рядам, прикрытые сверху легким куполом, который используют только торговцы средней руки. Можно подумать, нашелся хоть один идиот, кто принял бы это за чистую монету.

Пятеро разнеженных бездельников, одетых под сыновей лавочников, которые держат спину, как высокородные, брезгуют задеть люд даже краем одежд, и каждого сопровождает охрана.

Лавочники? Тогда он — сын Немеса!

Даже спрятав гербы под накидки, и нацепив сверху простые одинаковые кади, только слепой с Кривого проулка у Вторых врат принял бы их за горожан.

Да и слепой бы определил, фыркнул про себя Расто.

По запаху благовоний, мыл и ароматных масел — пасло от них за десяток шагов, запах долетал даже до него, когда менялся ветер.

Пятерка сиренышей встретилась у рыночных клетей. Двое подошли со стороны улицы лавочников, а трое — с рынка, где выставляли лошадей, каждый — в сопровождении охраны.

Что понадобилось зажравшимся сирятам у клети, в которой держали его Сизаря, Расто не знал. Не понял. Может мозги расплавились — от мыслей, и того, как светило пекло голову, даже через дерюгу, которую он накинул на голову. Лежать было неудобно — камни крыши вокруг нагревались так, что можно печь лепешки. Пот стекал за шиворот, голову не приходило ничего путнего — как так извернуться, и Сизаря вытащить, и правила не нарушить…и чтобы условия «Смотрящего» обойти, и голову не потерять…

…и ещё эти — сирята.

Что за сирская блажь — надевать простую одежду, переворачивать кольца гербом внутрь, и расхаживать по улицам, как простые — этого он понять не мог, но где «простым» постичь Сиров?

Четверых он срисовал разом — даже без нашивок, кто перепутает двух сыновей рода Да-архан?

Старший даарханенок — отпетый козел, вечно кривил лицо так, как будто ослиной мочой всюду воняет, ничего не трогал голыми руками, пока слуга не подаст платочек, и выбирал, куда ступает нога сандалии. Второй даарханский сиреныш Расто даже нравился — чем то похожий на Сизого. Востроглазый, любопытный, смешливый, вертлявый, светлый — из такого получился бы хороший «щипач» и ростом и комплекцией вышел, и разве поверит кто, что малец, с таким небесным смехом, только что срезал мешочек с фениксами на поясе?