Поместье Фу

Комнаты юного господина

Середина ночи

Дым от курильниц плотно висел в воздухе.

Служанка то и дело покашливала, стараясь делать это тихо — если отвлечь госпожу сейчас, во время работы, одним выговором дело не ограничиться.

Сира Эло сосредоточенно управляла сразу десятью иглами. Пальцы порхали в воздухе, окутанные белой дымкой. Прозрачные иглы, сотканные из уплотненного воздуха, медленно и мерно опускались в чаши, расставленные на столах по обе стороны кровати, набирали краску с эликсирами и кровью, взмывали вверх, почти теряясь в сизой дымке и… опускались на спину мальчика, касаясь точечно там, где тушью был нанесен рисунок.

Служанке было жалко ребенка. Тощий, и так измученный, неужели госпожа не могла подождать, пока юный господин поправиться?

Видимо не могла. И эта безжалостность по отношению к собственному сыну заставляла служанку давить любые признаки зарождавшегося кашля — она не Фу, к ней госпожа будет ещё более безжалостна, чем к собственной крови.

Эло смахивала пот с висков. В спальне было жарко, дым от трав кружил голову и мутил сознание. Мальчик вел себя превосходно и не двигался — недаром она истратила столько обезболивающей мази и эликсиров.

Худые плечи, которые в будущем обещали развиться, острые лопатки, кожа, цвета золотистого чая из цветков уже начала бледнеть — нужно научить его самого готовить себе средство для закрепления цвета кожи.

Рисунок неясыти на спине — птица, распахнувшая крылья, на фоне круга, Эло нанесла едва заметными штрихами кисти. Все равно — мальчик будет расти, и герб придется править не один раз, пока он не станет мужчиной. Каждую зиму подправлять размах крыльев, и делать рисунок более и более точным, забивая свободные участки кожи. Родовая татуировка Фу — гордость и защита, и право носить такое на своих плечах.

Мальчик застонал, оторвал голову от плоского валика, и Эло придержала плетения — и потом снова уронил голову вниз.

Пальцы порхнули, плетения вспыхнули, и пять из десяти игл окунулись в чаши, набирая краску, чтобы сменить другие пять, которые в это время танцевали на поверхности кожи, выводя на спине причудливый рисунок.

Мгновений двадцать и она закончит предварительный набросок.

Тридцать мгновений спустя

Эло — любовалась делом рук своих. Нанесенная едва заметными решительными штрихами птица заняла положенное ей место.

Расти, маленький Фу. Чем шире плечи, тем больше размах крыльев. Расти. А она позаботиться о том, чтобы та, кто будет снимать с него одежду точно знала, кого зовет в свою постель.

Первый этап татуировки был закончен. Эло приказала убирать чаши, раздвинула шторы, впуская в комнату серый свет сумерек, и замерла, думая.

Нейер торопил ее. Несмотря на клятву, принесенную клану, несмотря на клятву ученика — Мастеру, он все ещё не был уверен в мальчишке, и хотел вернуть слуг.

Она предпочла бы подождать, но так не будет пути назад, и ни у кого не возникнет вопросов. Своих слуг они могут заставить молчать. Заставить забыть, поставить закладки, но не смогут заставить молчать — чужих. Сотня внимательных глаз у Да-арханов будут следить за каждым движением наследника, и не пропустят ни одной детали, включая родовые татуировки.

Нейер поставил невыполнимую задачу — за четыре декады подготовить из незнатного северянина — южанина благородных кровей, чтобы ни у кого не возникало вопросов. Или, если вопросы возникнут, чтобы на них были ответы.

Хотя она считала, что даже ползимы мало — не то, что представлять его Да-арханам так быстро. Но Ней — неумолим. Слишком долго кланы считали, что «раз Фу прячут второго наследника, с ним что-то не так», и это стало вызывать вопросы.

Им нужно показать всем, что сила по-прежнему питает алтарь Фу и клан в надежных руках.

Клановые татуировки наносят в пятнадцать. И это торжественный обряд. Она до сих пор помнила, какой праздник Ив устроил Нею — двойной. Получение неясыти и… и сразу после этого в ту ночь ее сын стал мужчиной.

Она не протестовала — есть женские дела и есть мужские. Как ей не хотелось бы оставить сына у себя, рядом, и как в детстве прятать под юбку от слуг, но… так нельзя. Родители должны давать детям крылья, и учить летать, а не подрезать их, лишая мечты, чтобы дети всегда были рядом. Это было бы слабостью, и тогда она справилась с собой — отпустила, смогла. Но не может — сейчас.

Именно это обвинение бросил ей в лицо Дейер.

Что она от слабости своей взяла мальчишку в ученики. От собственной трусости. От неспособности нести долг перед кланом и сделать то, о чем ее просил Глава — назвать мальчишку сыном. И что ему даже не нужно читать ее мысли — почему она поддержала ребенка оставить имя, хотя могла приказать, как Мастер. И Ученик повиновался бы.