Если белых было больше — Коста получал фениксы на карманные расходы.

Это потом Глава Нейер сдержанно пояснил и обосновал, что чтобы уметь управлять деньгами, нужно непременно иметь свои. Уметь их зарабатывать, ценить и распределять. Как можно доверить кому-то деньги клана, пока он не научился распоряжаться собственными?

А в тот день, когда Коста «поиграл» с желтыми кольцами, Глава пришел в ярость. Не повысил голос, не запер в комнате, нет. Он установил две вазы в гостинной и заставил Косту смотреть, как десять черных камней — цена его проступка, медленно падают во вторую вазу.

Его лишили выходного и занятий в пустыне. Лишили посещения храма Великого на этой декаду — благовония за него зажгут слуги, и… лишили того, к чему Коста успел привыкнуть — общения и рассказов.

«Никогда. Ни при каких обстоятельствах, кроме угрозы жизни или клану силу желтых колец я не буду использовать для развлечения» — эту фразу Коста переписал пятьсот раз, выполнив требование мастера.

Госпожа Эло наказывала изощренно и часто, но в этот раз Коста переживал больше, потому что Глава разговаривал с ним сухо целых два дня.

И, наблюдая за настроением Старшего господина вся сотня слуг в поместье, общалась тихо, осторожно и почти шепотом.

Слуги наводнили поместье Фу через день, после того, как он принес клятву Главе. Они прибывали тройками и десятками. Шумно переговаривались, и Косте начало казаться, что теперь мертвый ранее дом стал похож на большой улей доверху наполненный шершнями.

Все приветствовали «господина Сина» с долгожданным окончанием обучения и «выздоровлением», и по очереди — десяток за десятком, мозгоед не пропускал никого — обновляли клятву роду и приносили личную — ему. Коста произносил все положенные слова в ответ, сила — белая с отчетливыми голубыми всполохами, послушно подтверждала сказанное. И к вечеру у него начала кружиться голова — от вереницы лиц, и от того, какая ответственность падает на его плечи — отвечать за каждого из тех, кто встал перед ним на колени.

С теми из слуг, кто «удивлялся, как изменился юный господин», «вытянулся» и «стал крепче» — отдельно работал менталист. Коста даже немного сочувствовал мозгоеду — Глава поставил ему задачу к конце следующей декады пройти всех слуг полностью. Ни у кого в поместье не должно возникнуть никаких сомнений, что с обучения на островах — с Октагона, спустя почти семь зим, вернулся младший господин Фу.

Семейный свет собирался каждый день вечером — за ужином обсуждать дела было запрещено. И Коста не сразу привык, что кто-то спрашивает, как прошел его день и чему он научился; что вызвало сложности, и что завтра он непременно сделает лучше, чем сегодня.

Не сразу привык слышать названия южных кланов, споры менталиста и язвительные замечания госпожи Эло в ответ, касательно «южных наседок», которые сидя на своих кладках яиц пропустят законопроект, который полностью ограничит права женщин на Юге, а носить кади и дома — она не согласна. Хватит того, что южане заперли женщин, лишив их возможности получать звания и печати, иначе она давно была бы Мастером.

— Я не самоубийца, делить дом на женскую и мужскую половины, мама, — смеялся Глава.

С менталистом Коста так и не подружился — сказывалась настороженность, он никак не мог переступить через себя и побороть напряжение в теле, которое возникало, как только тот приближался или смотрел в глаза.

Хотя господин Дей вел себя предельно корректно и вежливо и почти не причинял боли. Поверхностный просмотр воспоминаний занял декаду — и займет ещё ползимы, если двигаться с той же скоростью.

Занятия с мозгоедом у Косты проходили ежедневно перед обедом — потому что после еды может тошнить при считывании воспоминаний.

К первой встрече по «работе с воспоминаниями» Коста готовился с вечера и почти не спал от волнения, решая, что важнее — показать лица убийц Наставника Хо? То, как они убегали с северного предела? Нападение работорговцев? Бой? Занозу, или…?

Но, оказалось, это никого не интересовало. Мозгоед начал просмотр со странных вещей и почти декаду потратил на пошаговый разбор — почти до мгновения — воспоминаний про алтарный зал рода Фу. Заставив его вспомнить даже то, что он и не знал.

Вторую декаду господин Нейер задавал вопросы по Мирии и кораблям — Коста не предполагал, что труд каллиграфа может быть настолько интересен мастеру.

Сколько времени и как они работали над доской «Мирии» — на это они потратили почти два полных дня, опять разбирая воспоминания почти по мгновениям. Хотя с точки зрения Косты — разбирать там было нечего. Наставник — пил, он — мерз и рисовал, рисовал и мерз, да ещё ругался с Нейро, и пытался выжить, добывая пищу, чтобы дотянуть до того момента, как им заплатят.

Что тут может быть интересного?

Кто рисовал, как рисовал, какие краски, как был получен заказ?