— Я все это знаю, Клит. Но что говорили тогда о моей матери? Ты должен это помнить.

Клит слегка поморщился.

— Сказать правду, Александр, мало хорошего.

— Я не об этом, Клит. Я о моем рождении. Что ты знаешь?

Клит усмехнулся.

— А-а! Вот ты о чем. Так ты лучше спросил бы об этом у своей матери.

— Я спрашивал. Она боится говорить. Она боится Геры… Она кричит каждый раз: «Перестанешь ли ты клеветать на меня перед Герой!» Я молчу — богиня Гера ревнива и мстительна, ты сам знаешь. Но есть ли тут правда? Мне рассказывали о молнии…

— А! — прервал Клит. — О молнии. Помню. Царица Олимпиада кричала, что молния ударила ей в чрево и что от молнии ты и родился. Но мало ли что привидится сумасбродной женщине?

— Клит, ты говоришь о моей матери! — сурово напомнил Александр.

— Так я говорю правду. Ты спрашиваешь — я отвечаю.

— Значит, по-твоему, Зевс моей матери не являлся?

— А царь Филипп тебе плох! Он был тебе плохим отцом? Он научил тебя воевать, он подготовил тебе такое войско! Он обеспечил тебе нынешние победы! Ты что теперь — будешь отрекаться от него? Тебе нужен в отцы Зевс?

У Александра задрожали губы от подступившей ярости. Он еле сдержался, чтобы не оскорбить Клита.

— Ступай, Клит.

И, отвернувшись, ушел в спальный покой, задернув за собой тяжелый занавес.

Зевса не было. А впрочем, откуда это знать Клиту?

А молния все-таки была. Об этом все шептались во дворце. Чувствуя, что должен войти в эту страну не простым смертным, а чем-то высшим, Александр искал для себя ореол бога. Так легче будет ему заставить египтян повиноваться.

Наутро Александр объявил, что пойдет в храм Аммона, стоящий в оазисе Сива Ливийской пустыни. Жрецы из города Солнца — Гелиополя — предупреждали Александра:

— Дорога туда трудна и опасна. Там пустыня.

Слова «трудно», «опасно» не вразумляли. Македонянин не понимал их. Но если можно преодолеть горы и море, то почему не преодолеть пустыни?

— Я хочу услышать, что скажет бог Аммон — Зевс обо мне самом. Я должен знать это. Мне известно, что его предсказания исполняются.

Взяв с собой отряд гипаспистов и ближайших друзей-этеров, Александр отправился к оазису Сива, где стоял храм бога Аммона — Зевса.

Страбон, древний географ, писал:

«Ливия похожа на шкуру леопарда, которая покрыта пятнами обитаемых мест. Египтяне называют их оазисами».

В таком вот оазисе, в пяти днях пути от моря, находилось святилище Аммона.

Пустыня встретила македонян огненным дыханием желтых раскаленных песков. Солнце обрушилось на людей удушающим зноем. Казалось, оно льет с неба белую расплавленную лаву, стремясь спалить их и уничтожить. Македоняне шли молча. Укрывались от солнца чем могли — плащами, полотнищами походных палаток… Но терпели и шли. Царь шел впереди. Он так же, как и все, страдал от тяжкого зноя. А тут еще снова заныла не совсем зажившая рана, полученная под Газой.

Запасы воды в отряде быстро исчезали. На четвертый день у всех запеклись уста. Иногда в тяжелом желтом зное вдруг начинала сверкать на горизонте серебряная вода, возникали зеленые пальмовые рощи… Неопытные македоняне радостно спешили к этой воде. Но подходили ближе, и все исчезало. Только безжизненные пески лежали перед глазами…

Но испытания еще не кончились. Вдруг с юга налетел горячий ветер, пески поднялись, словно черная завеса, сразу стемнело. Македоняне укрылись плащами, прижавшись друг к другу, чтобы не отбиться от отряда.

— Войско Камбиза… — прошептал кто-то.

И умолк. Все знали, что где-то здесь погибло войско персидского царя Камбиза, сына Кира. Камбиз, в безумье своем, послал пятьдесят тысяч воинов разгромить храм Аммона. Войско не дошло до Аммона, но и назад не вернулось. Все пятьдесят тысяч остались здесь, под песками…

Буря продолжалась недолго. А когда песок стал оседать и малиновое солнце проглянуло сквозь песчаную тучу, проводники увидели, что дорога потеряна, песок засыпал тропу. Куда идти? Ни горы, ни холма, ни дерева, только барханы еще дымятся кругом и без конца меняют свои очертания. Вот теперь-то — смерть.

Но тут, неизвестно откуда, появились черные вороны и с криками, покружившись над отрядом, полетели дальше. И всем стало ясно, что птицы летят туда, где есть жизнь. Спасение!

Очень скоро в зыбком мареве на горизонте встала густая зеленая полоса финиковых пальм. Опять мираж? Боялись поверить, боялись обрадоваться… Но подошли уже совсем близко, а пальмы не исчезли. Оазис!

Сразу, как только македоняне вступили на цветущую землю оазиса, деревья окружили их, отгородили от пустыни, одели их блаженством прохлады. Этот зеленый мир, полный ароматов и пения птиц, был прекрасен и невероятен. Раскидистые маслины, яблони, смоковницы и еще какие-то плодовые деревья теснились в этом сплошном саду, окруженном зарослями высоких пальм, на которых огромными гроздьями висели темно-золотые финики. Всюду среди буйной травы и ярких цветов журчали источники, освежая воздух.