НЕСРАВНЕННОМУ НГУЕН ВАН ШО

Шо — аккуратный,

Шо — справедливый,

Шо — не драчливый,

Вот он какой!

Только вот жаль, что Слишком он любит...—

Слишком уж любит Петушиный бой!

А еще наши ребята из кружка всюду распевают «Плач по леггорну»:

Бедняге леггорну плохо пришлось:

Его провожатый как-то с ребятами

Решил поразвлечься любимой игрой.

И был он, леггорн,

В ту игру вовлечен.

И был он затем

В той игре побежден.

Ведь был он, леггорн,

Для другого рожден...

А память об этом событьи

Вы навсегда сохраните!

Вьет Линь

ПОТОМСТВЕННЫЙ АРТИСТ ЦИРКА

В конце первой четверти к нам в класс пришел новенький. На перемене все наши, конечно, тут же окружили его.

Новенького звали Фан. Он сразу показался нам необыкновенным парнем. Начать с того, что манеры у него были изысканно-вежливые. Сам он объяснял это тем, что он столичный житель — в Ханое родился и вырос. Даже походка у него была удивительно церемонная. При знакомстве он непременно пожимал руку. А когда хотел показать, что согласен с тобой, он, вежливо улыбаясь, кивал головой и легонько потирал руки.

Что и говорить, от наших ребят он здорово отличался! Все мы здесь зимой ходили в простых ватных куртках, а он в долгополом пальто из серого драпа. Правда, оно было линялое и явно перешито из взрослого, но Фан заверил, что это самый настоящий «индивидуальный пошив». Мы не спорили: ведь, в конце концов, ничего особенного в этой его похвальбе не было.

В тот же день после уроков мы остались выбрать старосту кружка самодеятельности. Им никто быть не хотел. Мы считали, что для самодеятельности нужен особый талант, а его-то как раз никто у себя и не замечал.

Ну, а Фан, он сразу тогда поднял руку. Мы, конечно, обрадовались и тут же его выбрали.

Он, по всему было видно, остался очень этим доволен и важно сказал нам:

— Друзья, теперь вы должны помнить о том, что я староста кружка!

Он подчеркнул слово «староста» и выжидательно замолчал.

Но никто не собирался ему перечить, и тогда он гордо сказал:

— Знайте же, у меня все родичи — потомственные деятели искусства. И дед и отец, а я третье колено!..

Туан, очень толстый мальчик, известный своим горячим характером, его перебил:

— Дед? Можно подумать, что при колонизаторах у нас было искусство!

Фан тут же отпарировал:

— Это ты верно подметил! В то время искусства не было, но мой дед работал в цирке, а цирк — это вид искусства! Мой отец тоже работал в цирке — бухгалтером. Что касается меня...

Тут, не тратя лишних слов, он полез в карман и вытащил огромный носовой платок. Он довольно долго тряс его за все уголки перед ребятами, желая показать, что в нем ничего не спрятано. Потом потер руки, что-то бормоча себе под нос, точно колдуя, накрыл одну сжатую в кулак руку платком и тут же ловко его сдернул. На ладони белело небольшое куриное яйцо!

Мы завизжали от восторга.

Фан горделиво оглядывался:

— Это что! Мой дед и не такие фокусы показывал! Жаль, что он умер, а то вы могли бы ему сами написать, спросить. Адрес у него был простой: «Старому Ка, в Ханой».

Увидев, что никто из нас не выразил желания переписываться с его умершим дедом, Фан продолжил свою программу. Он легонько постучал костяшками пальцев по столу, потом несколько раз погладил плечо Туана, стоявшего рядом. Раз — и он вытащил у Туана из подмышки еще одно куриное яйцо!

Мы все просто покатились от хохота. Все было проделано так ловко, что теперь нам казалось: до чего он ни дотронься, отовсюду достанет яйцо.

Один из ребят спросил:

— А это настоящее? Есть его можно?

Фан не удостоил его ни единым словом. Вместо ответа он просто взял блюдце и разбил над ним яйцо. Тут было все, что положено: желток, белок, — словом, оно ничем не отличалось от тех яиц, что мы приносили с собой на завтрак.

Расходились мы все окрыленные:

— Теперь у нас будет свой кружок! Завтра же начнем учиться фокусы показывать. Вот удивим всех!