Сегодня я обсуждал с маршалом Руденко создавшуюся обстановку. Если Мишин и космонавты за полет, а Келдыш и более высокое руководство "резервируют" свое мнение, то надо и ВВС определить свою точку зрения. Я высказался за полет, зная, что Вершинин и Пономарев за очередной технологический пуск. Не желая выступать против Вершинина и Пономарева, Руденко долго колебался, но все же я его убедил, что у нас нет оснований возражать против пилотируемого полета.

Я часто расхожусь во мнениях с Мишиным, но в данном случае Мишин прав корабли "Союз" подготовлены для полетов, и надо смелее начинать на них летать. А товарищи, у которых "дрожат коленки", пускай не путаются у нас под ногами и не мешают нам.

22 мая.

Вчера мне звонил маршал Е.Я.Савицкий - он интересовался итогами расследования катастрофы 27 марта и рассказал о летном происшествии, которое на днях произошло с ним лично.

Савицкий вылетел на самолете МиГ-17, чтобы показать группе летчиков, как надо стрелять по капонирам на аэродроме. Во время пикирования на цель на высоте 150 метров раздался слабый взрыв: резкая вспышка ослепила летчика, прямо в лицо ему полетели осколки стекла и пыль. С закрытыми глазами Савицкий на ощупь вывел самолет из пикирования, открыл глаза и, убедившись, что самолет подчиняется его воле, осмотрел кабину. Никаких разрушений в кабине он не заметил, на лице были царапины и капли крови. После посадки самолета было установлено, что причина происшествия во взрыве малюсенькой электролампочки внутри прицела. Произойди этот взрыв на секунду позже или будь на месте Савицкого менее опытный летчик, дело могло кончиться катастрофой. И никакая самая опытная аварийная комиссия не установила бы истинной причины происшествия. Все свалили бы на летчика: зазевался, не вывел вовремя самолет из пикирования или, еще того хуже, приклеили бы летчику ярлык "хулигана в воздухе".

Беседовал с Германом Титовым, он завтра вылетает на два дня в Семипалатинск, а в первых числах июня вторично поедет в Италию. Герман очень просил разрешить поездку в Италию с женой Тамарой. Я поддержал его просьбу, но есть опасения, что в ЦК найдутся люди, которые могут забраковать самые разумные предложения. Мы долго беседовали по вопросам развития Центра, о роли и месте самого Титова в наших космических делах. Я назначил Титова командиром второго отряда космонавтов. На мое пожелание, чтобы Герман готовился к роли командира-воспитателя и хорошо показал себя в качестве командира отряда, он ответил: "Я не хочу быть администратором, мне больше подходит работа по специальности, я хочу быть полноценным летчиком-испытателем". Титов вторично просил отпустить его на испытательную работу в ГНИКИ ВВС или к Артему Ивановичу Микояну. Я пока не уверен, что Титов на правильном пути, и ничего не обещал ему. Вопрос о дальнейшей службе Титова и всех других уже летавших в космос космонавтов - это большой и трудный вопрос. Хотелось бы уже сейчас ставить их на должности начальника и заместителей начальника Центра. Но ни один из них пока не готов на эти роли.

Вчера в ЦКБЭМ провели семинар группы космонавтов, готовящихся по программе "Союз", с целью выявления недостатков в знаниях корабля, его систем и оборудования. По докладу генерала Кузнецова, семинар прошел хорошо, все космонавты показали глубокие знания, серьезных недостатков в подготовке не обнаружено.

Звонил Мишин, а несколько позже - Керимов. Оба звонили по одному и тому же поводу: у них появился вариант "1+2" с переходом одного космонавта из корабля в корабль. Я сказал, что мы уже рассматривали такой вариант и забраковали его как недостаточно надежный при переходе и сокращающий состав экипажа. Керимов просил посмотреть этот вариант еще раз.

Генералы Кузнецов и Фролов вместе с космонавтами участвовали в работе комиссии Трегуба. Комиссия пришла к заключению, что из пяти рассмотренных вариантов "2+2" наиболее подходящий. Представители ВВС подписались под этим вариантом.

Можно было бы согласиться и с вариантом "1+2", но в этом случае из состава экипажа пассивного корабля выбывает Волынов - на этом настаивает Мишин и его поддерживают даже военные космонавты. Я напрямик спросил Хрунова: "Скажи, Евгений, с кем бы ты хотел лететь - с Волыновым или с Елисеевым?" Хрунов твердо ответил: "С Елисеевым". Такой состав экипажа совпадает с пожеланиями Мишина, но при этом мы должны будем назначить командиром пассивного корабля Хрунова. Учитывая, что одной из главных задач полета является осуществление ручной стыковки, мы не сможем всего за два месяца подготовить командиром корабля даже Хрунова.

24 мая.

Леонов очень инициативный и энергичный работник, но очень часто он высказывает скороспелые суждения и предложения. Вчера, например, он позвонил Л.В.Смирнову по вопросу о поездке в мае группы космонавтов в Африку, не зная, что 23 мая я договорился с аппаратом Совмина и ЦК о переносе поездки с мая на июль. Наш посол в Магадишо сообщил, что в мае и июне будет период дождей и космонавтам будет затруднительно изучать южное звездное небо. Леонов ничего не знал об этом, не в курсе дела был и Смирнов. Леонов просил ускорить решение об отъезде, и Смирнов решил: отправить космонавтов 25 мая. А отправлять нельзя. Вчера и сегодня аппарат ЦК КПСС и ВПК настаивают на исполнении решения Смирнова, а я отказываюсь это сделать. В присутствии Быковского и Поповича пришлось обстоятельно разъяснить Леонову, что не всякая инициатива полезна.

Сегодня у меня была Валя Терешкова, от меня она поехала к секретарю ЦК М.А.Суслову. Валя заходила посоветоваться, как вести себя на встрече с Сусловым, который от имени Политбюро предложит ей пост председателя Комитета советских женщин. Валя боится этой работы и намерена отбиваться от нее всеми силами. Мы договорились о формулировках мотивов отказа (малолетняя дочь, учеба, состояние здоровья).

Сегодня исполнилось 70 лет моей старшей сестре - Марии Петровне Крашенинниковой. Я многим обязан ей: после смерти отца она была главной помощницей нашей матери в воспитании нас, желторотых - меня и трех младших сестер. Послал Марусе поздравительную телеграмму от всей нашей большой семьи.

27 мая.

В пятницу Валя Терешкова еще раз была у меня. Суслов объявил ей уже состоявшееся решение Политбюро о ее назначении. Все планы и надежды Вали разрушены, вся в слезах она пришла ко мне, как к родному отцу и единственному ее защитнику. Я понимал состояние Вали, утешать и уговаривать ее было бесполезно. Она непрерывно возвращалась к одной и той же мысли: "Все пропало" (космос, академия, полеты, семья, дочь). Я заверил Валю, что сделаю все возможное, чтобы новая работа не помешала ей закончить академию и оставляла время для воспитания дочери.