– Бегом переодеваться, я сейчас кефир принесу, - поморщилась, слыша, как прихлопывая тапками, он с топотом проносится мимо отцовской двери.

Неслышной тенью проскользнув по коридору, Эля внесла в комнату чашку с кефиром:

– Ты пей, а я тебе пока почитаю, - командным тоном, чтоб и мысли не возникло ни о каких возражениях, объявила она Яське.

Молча кивнув, он уткнулся губами в край чашки, нетерпеливо косясь на лежащий на столе глянцевый томик.

Эля взялась за старенького, еще из ее детства «Карлсона». Вот сейчас почитаем про Филле и Рулле и хоть на мгновение позабудем о поджидающих неприятностях.

Яська допил кефир и Эля с сожалением захлопнула книжку.

– В кровать! А я выйду ненадолго, - и увидев панику в его глазах, быстро добавила, - Я недалеко. Я должна… в ту квартиру сходить.

– К дедушке? – Яська столбиком сел на диване, отбросив одеяло. – Я тоже хочу.

– Тебе прошлого раза мало? – Эля зло посмотрела на ребенка.

– Но я же люблю дедушку! – сказал Яська и губы его обиженно задрожали.

Господи, ну что за беззлобное дитя! Дня не прошло, как его чудный дедушка мальца со своей половины вывел – точно приблудного котенка выставил.

Эля тогда не сразу обратила внимания на хлопок отцовской двери, и последовавшие затем тихое поскуливание. А когда все-таки выглянула… В темноте коридора, общего для двух половинок старой коммуналки, стоял Яська, прижимая к себе ярко-золотистый трескучий автомат. Пухлые розовые губешки были изогнуты трагическим сковородничком, а из широко распахнутых глаз катились слезы:

– Я просто игрался, - всхлипнул он, - Я не хотел мешать.

Зато теперь он уже ничего не помнит и готов снова бежать к дедушке. А сердится на маму, что не пускает. Как его защитить, если он не понимает! И как заставить его понять, если сама Эля не понимает!

– Никаких походов на ночь глядя! – из последних сил сдерживаясь, ответила Эля, - Завтра рано подниму! Давай, закрывай глаза.

– Я не буду закрывать глаза, - умащиваясь на диване, упрямо пробурчал Ясь, - Если я закрою глаза, я сразу усну, а спать я не-хо-чу!

Эля растянула губы резиновой улыбкой – то есть вот умом понимает, что мило, забавно, а в душе никакое веселье не пробивается сквозь цепенящий страх и тоску.

– Придется! – заверила она. Задержалась у разбросанных игрушек – убрать сейчас, пока Ясь еще не заснул? Нельзя. Чем дольше она тянет, тем хуже будет. Отец, конечно, оскорблен каждой секундой промедления и заставит ее заплатить – тут уж никаких сомнений.

– Не вздумай туда ходить, - настойчиво сказала она от двери, - Я запрещаю, слышишь?

Яськины глазенки обиженно поблескивали над скрывающей его спинкой дивана. Эля внушительно поглядела на него и вышла из комнаты. Предупреждай – не предупреждай, а если сразу не уснет, непременно отправится в поисковую экспедицию. И все станет еще хуже. Хотя хуже, наверное, некуда.

Она постояла в темном коридоре, держась за ручку двери отцовской квартиры, и глядя в сторону своей кухни. Безумная конфигурация огромной довоенной коммуналки, при давнем, еще 60-х годов капремонте переделанной вроде бы в две отдельные квартиры: общая входная дверь открывалась в длинный извилистый коридор, по одну сторону которого находились две комнаты Элиной квартиры, по другую – ее же ванна, туалет и кухня, а точно посредине – еще одна дверь. В квартиру отца, совершенно отдельную, но попасть в которую можно, только пройдя Элину квартиру насквозь. Эля вздохнула. Из-за этой планировки все и происходит. Или не из-за нее?

[1] Дом, милый дом (англ.)

Она нажала ручку. Дверь медленно, со скрипом отворилась, открывая другой, тоже темный коридор. В проеме дальней комнаты мелькнуло женское лицо – сейчас особенно некрасивое от написанного на нем неприкрытого торжества. Эля отвела глаза. Когда-то, очень давно, там была ее собственная комната. Личная нора. Что бы плохое ни случалось во внешнем мире, достаточно было добраться сюда, окопаться и фиг достанешь… Когда-то…

Эля встряхнулась. Сопли. Слишком много соплей, слишком много жалости к себе. Она звучно прихлопнула за собой дверь и решительно протопала вглубь отцовской квартиры. Рассеянные лучи из-под плотного колпака торшера освещали лишь половину кабинета, оставляя углы в темноте. Отец по-наполеоновски, всем телом развернулся к ней от компьютера – на экране белесо светилась недописанная статья. Эля абсолютно точно знала, что в другом окне у него болтается яркая картинка «Цивилизации», и он только что играл. А на статью переключился, заслышав хлопок двери. Еще бы ей не знать, она сама его этому научила.

Отец посмотрел на нее театрально-вопросительным взглядом – как на нежданного посетителя, который должен теперь объяснить ему, зачем пришел. Эля как всегда, кляня и презирая себя, поддалась:

– Ты меня звал.

– Ах да, - также театрально припомнил он – занятой человек, немудрено и позабыть всякие мелочи. Он поднялся и пересел в кресло под торшером.

Сделав над собой самое настоящее волевое усилие – желание смирно стоять в дверях и ждать, пока ей позволят сесть, было почти непреодолимым – Эля опустилась в кресло напротив.