Шрифт:
– А ты уж вино считаешь важнее хлеба.
– Болезнь… Сосет… Да и единственная услада в нашей собачьей жизни, дяденька.
– Хочешь, я в больницу тебя положу и лечить буду? – предложил дядя. – Теперь от вина лечат, настоящие доктора лечат, а не какие-нибудь знахари.
– Бесполезно. Меня не вылечат. Да если и вылечили бы, что я трезвый делать буду, куда я пойду?
– Тогда можно поприодеть тебя и место тебе какое-нибудь найти.
– Помогите уж так, дяденька. Дайте денек-другой пожить всласть…
– Это ведь значит на вино тебе дать. На вино ты просишь.
– Не скрываюсь. Погуляю на свободе и опять в нищенский комитет попаду. Перешлют.
Дядя покачал головой и прищелкнул языком.
– И это ты прямо мне в лицо, без зазрения совести говоришь, – сказал он. – Бесстыдник!
– Что же делать-то, дяденька! Зато не вру… – отвечал Чубыкин. – Несчастный я человек.
– А если бы тебя в монастырь послать на покаяние, грехи замаливать? Тут даже говорили у нас в рынке, что мы тебя на Валаам в монастырь послали.
Чубыкин отрицательно отмахнулся головой.
– Думаю, что бесполезно. Выгонят. Как только напьюсь – и протурят.
– Там ведь вина достать негде. Там следят.
– Вино во всяком месте достать можно, дяденька. Да и не чувствую я призвания, не такой я человек. Погибший я человек, – отвечал Чубыкин.
Дядя задумался и через минуту произнес:
– Ну что нам с тобой делать?
– Помогите, не мудрствуя лукаво, несчастному человеку, – поклонился в пояс Чубыкин.
– Да ведь на вино просишь ты, на вино. А на вино я дать не могу.
Чубыкин тяжело вздохнул.
– На вино-с…
– Одеть тебя благопристойно – пропьешь.
– Пропью, дяденька. Да и зачем вам одевать меня? Дорого стоит. А лучше выдайте так три-два рублика и пары две белья на передевку. В баню надо сходить, а перемениться нечем.
– Белье тебе сейчас дадут. А денег не дам, не дам нынче. И не ходи ты ко мне домой. И дома я скажу, чтоб тебе не давали. Да и не срами меня дома, пожалей.
– Домой к вам не пойду. Хорошо, извольте. За белье спасибо… Дай вам Бог здоровья. Но уж зато и вы пожалейте меня несчастного – дайте денежной милости рублик. Пить-есть надо.
– Если хочешь, тебя здесь на дворе приказчики накормят.
– А ведь вам это все-таки неприятно будет, все-таки мараль на вас. Так дайте рублик-то, и я в закусочную пойду.
Чубыкин опять поклонился. Дядя размышлял.
– Положим, ты уж и так нас вконец здесь осрамил, – произнес он. – Ты который день по рынку-то ходишь?
– Второй. Только второй-с.
– И всех обошел?
– Нет, дяденька, не всех еще.
– Хорошо, я дам тебе белье и два рубля денег, но и ты мне дай слово, что больше у нас в рынке не покажешься. Даешь слово?
– Могу, дяденька. Позвольте только папаше в сумеречках объявиться. Надо будет с него заполучить малую толику за нынешнее прибытие из богоспасаемого града…
– Ты шутовства-то передо мной не выкидывай! – строго перебил его дядя, нахмурив брови.
– Я всерьез, дяденька. Ведь папаша мой маменькиным-то капиталом после ихней смерти овладел, а он по закону мне принадлежит, так должен же он хоть чем-нибудь со мной поделиться.
– Ну, к отцу я допускаю, – согласился дядя. – А по чужим торговцам в нашем рынке больше ходить не будешь?
– Извольте, дяденька, обещаюсь.
– Бери два рубля, бери! Хоть и совестно мне давать тебе заведомо на вино.
– Ах, дяденька…
– Уходи! Довольно! – махнул рукой дядя. – Кондратьев! Дать Пуду две перемены белья из лавки, да и пусть уходит с Богом! – крикнул он приказчику в лавку, а Чубыкину сунул в руку не два, а уж три рубля.
– Благодарю покорно, дяденька.
– Уходи, уходи! И уж больше ни ногой… За это даже три рубля даю.
Чубыкин вышел из-за перегородки. Приказчики дяди тотчас же вручили ему две пары белья. Он запихал белье под пиджак и кацавейку и затянулся ремнем.
– Так целее будет. Мы люди походные… – пробормотал он, выпросил еще у приказчиков двугривенный и удалился, расшаркавшись перед ними валенками.
XI
Чубыкин сдержал данное дяде слово и уж в этот день в рынке и около рынка больше не появлялся. Он даже вообще не просил сегодня больше милостыни, чувствуя, что в кармане его звенят четыре с чем-то рубля, и отдался бражничанью в закусочных и чайных той местности, где помещался ночлежный дом, в котором он провел две ночи, разумеется не забывая и винных лавок. В закусочных ел он только селянки, кильки, сосиски, сырую кислую капусту. Он ждал Скосырева, с которым, по условию, должен был встретиться около ночлежного приюта, когда Скосырев вернется с кладбища. Визит свой к отцу Чубыкин отложил до завтра или послезавтра, приберегая ту срывку, которую он сделает с отца, к такому времени, когда от имеющихся в кармане четырех рублей останется очень немного.