– Что толку от этих стычек? – уныло спросил король Элла.

Катред наморщил лицо, подсчитывая:

– Не задержали. Перебили мало. Заставили их сплотиться. Может быть, даже закалили. Их все равно восемь тысяч.

– Мы можем собрать в округе половину от этого числа, – возразил архидиакон Эркенберт. – Мы не восточные англы. В самом Эофорвике живет две тысячи пригодных к ратному делу мужчин. И мы сильны поддержкой небесного воинства.

– Вряд ли нам этого хватит, – медленно проговорил Катред. – Даже если нас будет три к двум, это только выглядит красиво. В бою на равнине получится один к одному. У нас есть воины, ничуть не уступающие викингам, но их мало. Если выйдем за стены, обязательно проиграем.

– Значит, не выступим?

– Будем держать оборону. Им придется лезть на стены.

– Они разорят наши владения! – возопил Эркенберт. – Вырежут скот, заберут в полон молодежь, вырубят фруктовые сады! Сожгут урожай! Хуже того, до Михайлова дня не будет никакого оброка с церковных земель. Никто еще не заплатил. Деревенские и так прячут деньги в чулках и кубышках, а если увидят, что власть прячется за стеной и не защищает их от грабителей, согласятся ли они платить? – Он театрально простер руки. – Случится неслыханное бедствие! Все Божьи обители в Нортумбрии разорятся, и слугам Господа придется голодать!

– Не проголодаются, если лишатся годовой ренты, – проворчал Катред. – Из прошлогодней сколько вы припрятали в монастыре?

– Есть другой выход, – произнес Элла. – Мы можем заключить с Рагнарссонами мир. Предложим дань, скажем, это вира за их отца. Выкуп должен быть крупным, чтобы они соблазнились. На каждого викинга в Нортумбрии приходится десять дворов. Десять крестьянских хозяйств в состоянии откупиться от карла. Десять танских хозяйств могут откупиться от одного знатного. Может, кто-то и не захочет, но, если сделаем предложение публично, нас поддержит большинство и заткнет несогласных. Будем просить перемирия на год. Они непременно вернутся, но за этот год мы натаскаем всех, кто способен держать оружие, и они выстоят хоть против Ивара Бескостного, хоть против самого дьявола. Тогда, пожалуй, и выйдет три к двум – как думаешь, Катред? Да если и один к одному, все равно у нас будут шансы на победу.

Здоровяк озадаченно крякнул:

– Смело сказано, повелитель, и замысел недурен. Мне по душе. Вот только… – Он распустил поясной кошель и вытряхнул содержимое на ладонь. – Посмотри на эту дрянь. Я продал коня, когда был на юге, и получил лишь несколько приличных серебряных пенни. Остальное – подделка со здешнего архиепископского монетного двора; в основном свинец, если не медь. Не знаю, куда подевалось серебро, у нас его прежде было полно. В последние двадцать лет по всему северу его все меньше и меньше. У нас-то архиепископские деньги в ходу, но южане их не берут, и приходится расплачиваться товарами. Неприятельская армия эти деньги не примет, уж будь уверен. А медовыми сотами да зерном от нее не откупишься.

– Надо найти то, что придется по нраву викингам, – сказал Элла. – У Церкви должны быть запасы золота и серебра…

– Хочешь умаслить викингов церковными сокровищами? – задохнулся от возмущения Эркенберт. – Вместо того, чтобы двинуться на них ратью, как велит христианский долг? Твои слова кощунственны, губительны для Церкви! Когда крестьянин крадет серебряную тарелку из малейшей Божьей обители, с него спускают шкуру и приколачивают к церковным воротам! А то, что предлагаешь ты, в тысячу раз хуже.

– Лишь помышляя об этом, ты уже подвергаешь опасности свою бессмертную душу! – пылко добавил архиепископ.

Эркенберт прошипел, как гадюка:

– Не для того мы сделали тебя королем…

И снова загремел голос хеймнара Вульфгара:

– Вы что, позабыли, с кем имеете дело?! Это не люди, а исчадия ада – все до единого. С ними не договориться. Мы не можем терпеть их присутствие месяцами, необходимо уничтожить… – На бледных губах показалась пена, и Вульфгар приподнял плечо, чтобы стереть ее, но тут же бессильно уронил культю. – Язычники не люди, господин мой король. У них нет души.

«Полгода назад, – подумал Элла, – я повел бы войска Нортумбрии в бой. Они ждут такого приказа. Если я распоряжусь иначе, во мне разочаруются. Никто не пойдет за трусом. Эркенберт сказал понятнее некуда: если я не сражусь, попы вернут на трон простофилю Озберта, он все еще прячется где-то на севере. Этот благородный дурак покорно отправится воевать. Но Эдмунд показал, что бывает, когда сражаешься на ровной местности, пусть даже застал противника врасплох. Я проиграю, воюя на прежний манер. Никаких сомнений, что мы потерпим поражение, а я погибну. Надо предпринять что-то другое. То, с чем согласится Эркенберт. Но он не пойдет на открытую уплату дани».

Элла заговорил с внезапной решимостью и королевской властностью:

– Мы постараемся выдержать осаду и измотать противника. Катред, проверь укрепления и запасы продовольствия, избавься от бесполезных ртов. Господин архиепископ, я слышал, в твоей библиотеке есть ученые римские книги и там рассказывается о военном деле, особенно насчет осады. Взгляни, не помогут ли они справиться с викингами.

Он ушел со стены, сопровождаемый Катредом и вельможами помельче. Двое крепких трэллов унесли по каменной лестнице носилки с Вульфгаром.