Она на самом деле была «странной», эта война, которую назвали холодной. В действительности ее единственное отличие от горячей в том, что она не превратилась в коллективное американо-советское самоубийство. В остальном, начиная с числа жертв (более 50 млн – приблизительный итог примерно 150 конфликтов, разыгравшихся после 1945 года во всем мире), она могла претендовать на титул официальной наследницы двух горячих войн ХХ века.

По некоторым аспектам холодная война даже превосходит характеристики двух своих старших сестер: она длилась почти полвека – больше, чем две мировые, вместе взятые. И, в отличие от них, охватила практически все страны мира.

Другая странность этой войны – в том, что трудно с точностью определить ее начало и конец (если считать, что она закончилась). Эта трудность связана с особенностями этой войны, начавшейся между союзниками в то время, когда они еще вели совместную борьбу за выживание против общего врага.

Отсюда расхождение в датах ее возникновения. Если чаще всего в качестве рубежа ее начала называют промежуток между весной 1946 года (речь Черчилля в Фултоне) и летом 1947 года (отказ Сталина от советского участия в Плане Маршалла), есть немало оснований для того, чтобы отнести ее первые залпы в предыдущие годы. Например, в август 1945 года.

Так, по мнению многих историков, первое испытание американской атомной бомбы с кодовым названием «Малыш» в пустыне Невады, произведенное 16 июля 1945 года, объяснялось не только намерением Трумэна произвести впечатление на Сталина в день открытия Потсдамской конференции, но и сыграть роль первого выстрела в предстоящем конфликте между двумя главными победителями только что закончившейся войны в Европе.

Хотя, если покопаться в истоках холодной войны, следует отступить в более раннее прошлое, например, вернуться к встрече Сталина и Черчилля в Кремле 10 октября 1944 года, когда британский премьер-министр удивил советского руководителя, передав ему листок бумаги с набросанными на нем несколькими строчками. В них он перечислил некоторые страны Восточной Европы и Балкан, показав зоны влияния СССР и Запада после окончания войны в виде двух столбиков цифр.

Согласно его предложению, Советский Союз получал 90 % контроля над территорией Румынии и 75 % Болгарии. В обмен на это под полный контроль Запада переходила Греция. Югославия и Венгрия делились пополам. Впоследствии, оправдываясь за некоторую прямолинейность предложенной «сделки», Черчилль объяснял ее желанием обеспечить гарантии принадлежности Греции к зоне британского влияния.

Дождавшись перевода комментария английского премьера к этому листку, «дядя Джо» (прозвище Сталина в английской прессе) после короткого раздумья, взяв в руку свой непременный синий карандаш (возможно, такой же, как тот, что он использовал на переговорах с Риббентропом летом 1939 года, когда уточнялась разграничительная линия между советской и германской сферами влияния), поставил «галочку» в знак одобрения.

Когда Черчилль, одновременно удовлетворенный полученным результатом и несколько смущенный всей процедурой, предложил уничтожить листок, Сталин возразил: «Нет, сохраним его». Таким образом была определена значительная часть трассы будущего «железного занавеса», с обличением которого Черчилль выступил два года спустя в своей речи в Фултоне. Важная деталь: Черчилль не сообщил об этом соглашении своим американским союзникам, которые узнали о нем от советских партнеров.

Есть историки, готовые отнести начало холодной войны к еще более раннему прошлому. Так, Уолт Ростоу, советник по вопросам национальной безопасности при президентах Кеннеди и Джонсоне, относит начало холодной войны к зиме 1943 года, связывая ее с разгромом гитлеровских войск под Сталинградом.

Может показаться странным, что это решающее событие в истории Второй мировой войны, предопределившее будущее поражение нацизма и победу союзников, могло стать точкой отсчета разрыва их боевого союза. Однако, если глубже проанализировать историю формирования антигитлеровской коалиции и особенно противоречивый характер этого союза между главными западными демократиями и жестоким тоталитарным режимом, станут понятны причины ее хрупкости.

Ведь не надо забывать, что речь шла о союзе, продиктованном исключительными обстоятельствами: непримиримые соперники оказались вынуждены объединиться, несмотря на фундаментальные расхождения, чтобы противостоять смертельной опасности, которую для обоих представляло абсолютное Зло нацизма. Будучи яростным антикоммунистом, Черчилль заявлял, оправдывая свой союз со Сталиным, что если бы для победы над Гитлером ему понадобилось заключить союз с дьяволом, он нашел бы в нем «некоторые позитивные черты».

Несмотря на различия в ответах на вопрос о причинах холодной войны, очевидно одно: распад столь искусственной коалиции был неизбежен. Достаточно напомнить двусмысленный характер взаимоотношений между будущими членами коалиции накануне войны, чем Гитлер в полной мере воспользовался. Речь идет о взаимном глубоком недоверии, характерном в те годы для отношений Лондона и Парижа, с одной стороны, и Москвы – с другой. Каждый рассчитывал использовать нацистского монстра, подталкивая его в сторону соперника.