Нет, еще и орет на меня. Никто не заставлял его звонить.

Я наконец-то отжала паузу и продолжила смотреть вторую серию, но здесь меня торкнуло. Лелька! Она ведь тоже общалась со старушкой. Наверно, именно ее подразумевал Лисин, говоря во множественном числе – «о вас». Ведь обо мне преступник знает и так. В то же время убийца не в курсе, что я хоть что-то знаю о нем самом. Но это не важно, я и так погрязла в этом деле по самое не балуй, а вот Лельку следует предупредить.

Я набрала подружку снова, но на сей раз она не потрудилась ответить. Да еще и после этого отключила телефон, теперь даже гудки не шли, а вежливая тетенька говорила что-то о вызываемом абоненте и зоне действия сети. Пришлось выключать компьютер, одеваться и ехать к подружке.

* * *

Я проснулась от холода. К сожалению, в спасительном забытьи я пробыла недолго. Пламя в квартире уже сбили, но она продолжала тлеть. И все еще по ней ходили люди, теперь уже в полицейской форме, и все так же под окнами стояли спецтехника и кучка зевак, львиную долю которых представляли, я думаю, разбуженные жильцы этого дома. В окнах другого дома этого комплекса то и дело включался свет, и выглядывали люди, мучаясь одновременно бессонницей и любопытством. Но и они не замечали хрупкую истощенную девушку в ярко-розовом платье на крыше близрасположенной заброшки. Я для всех невидимка. Я еще жива, но для всех уже мертва. Возможно, мой паспорт внутри сумки остался цел и невредим. И я стану мертвой уже официально. А перед этим они позвонят моей маме. А может, уже звонят… Вот в эту самую минуту…

Нет!

Страх за маму и ее больное сердце придал мне сил для борьбы. Второй сапог! Где-то там, внизу, на темных этажах и лестницах, среди использованных шприцов, разбитых бутылок и зловеще молчаливых бомжей, поедающих от голода то ли крыс, то ли что-то похуже, притаилось мое спасение. Я вдруг вспомнила весьма и весьма отчетливо, как Алекс, удалившись из квартиры, где я пряталась, через несколько шагов что-то бросил на пол. Я четко слышала этот хлопок. Но я тогда подумала, что он просто задел что-то ногой. А теперь я вдруг ясно поняла: он взял мой сапог на этаже под железной лестницей, ходил с ним, а затем его бросил. Это ведь была игра для него, и он думал, что и для меня тоже, поэтому решил взять мою собственность, чтобы мы ее не потеряли. И поэтому свой первый сапог я обнаружила чуть дальше, чем он должен был лежать. Алекс взял мою обувь, чтобы мне ее отдать! Чтобы я не ходила босиком по этому стремному зданию! Джентльмен, что тут скажешь! А потом ему наскучило, и он их бросил. Почему в разных местах – другой вопрос. Возможно, или он, или я сама задели один из сапогов ногой в темноте, и он отлетел в сторону. Но искать его примерно нужно там же, где и первый. Есть, конечно, вероятность, что один из сапог сам выскользнул у него из рук и он не стал его искать, а потом только додумался бросить второй, но в этом случае мой последний шанс на спасение может быть где угодно, и об этом думать не хочется.

Преодолев странное бессилие, охватившее мое тело, я поднялась на ноги и поплелась к люку снова. Слишком поздно я вспомнила, что теперь у меня нет работающей зажигалки, а значит, я погружаюсь в полноценный мрак.

Итак, нужно настроиться! Дыши глубже, наберись энергии! Время поджимает, нельзя быть размазней!

Посыл сработал, у меня открылось второе дыхание. Но это вышло мне боком. Мне надо было аккуратно ощупывать стопой каждую ступеньку, а я ринулась вниз, переживая, что люди в любой момент могут разойтись, и из-за этого споткнулась на самом верху лестницы и полетела головой вперед, проехавшись правой рукой и боком туловища о нижнюю часть железных ступенек. Хорошо хоть, головой не ударилась – прикрыла ее ладонью.

Я попыталась встать и вскрикнула от боли. Руку саднило, по ребрам будто катком проехались. Надеюсь, я ничего себе не сломала… Но делать нечего, приходится выпрямляться и, держась за стену, идти в то место, где я нашла сапог. Вот он – проем отсутствующих дверей той квартиры, где я пряталась от Алекса. Уличные фонари дают немного света, поэтому его видно. Сапог я нашла дальше – это точно. Только вот насколько дальше?

Я сделала еще несколько осторожных шагов и присела, чтобы начать ощупывать пол. Руки собирали грязь и пыль, иногда натыкались на какие-то фантики и целлофан, но только не на то, что надо. Я начала вставать и ударилась головой. Отлично, так увлеклась поисками, что не заметила, как достигла стены. Хоть вообще не распрямляйся. Искать все равно приходится на ощупь. Эх, Алекс… Не мог ты мне оставить зажигалку поновее? Или на днях заправленную? А лучше свечи, которые я бы этим предметом зажгла. Жаль, что ты не романтичный парень и ужин при свечах – это не твое.

Я стала ходить наугад – просто в надежде, что задену ногой свой собственный сапог или наступлю прямо на него. Выбирать место, куда поставить босую стопу (эластичные колготки уже, я уверена, порвались в пяти местах и их можно не считать), было некогда, поэтому иногда я вскрикивала от резкой острой боли в ноге (даже думать не хочу, на что именно я умудрялась напороться в этом пристанище извращенцев, наркоманов и бомжей). Таким образом я достигла лестницы и начала спускаться. Левая рука беспомощно махала в воздухе в поисках перил, но даже при наличии небольшого узкого оконца я не могла их отыскать – ни глазами, ни на ощупь. А когда моя ладонь скользнула наконец по чему-то деревянному кончиками пальцев, я оступилась и снова упала с лестницы. Здесь расстояние до площадки было не таким большим, я проехала всего лишь три-четыре ступеньки, однако тормозила руками, которые угодили в какие-то осколки. Я взвыла от боли и почувствовала, как сквозь пальцы потекло что-то теплое: видимо, это была моя кровь.

Заплакав от беспомощности, я продолжала ранеными руками искать сапог. Или хоть что-то, пригодное для броска с крыши в людей, стоящих на земле. Каждое шевеление пальцев давалось мне с трудом. Слезы стекали по лицу обильным потоком, и единственное, что могло меня приободрить – это мысли о том, что обычно в таком состоянии зрение ухудшается и глаза щиплет от боли, из-за чего их приходится часто закрывать, но сейчас, в полнейшей мгле, слезы не играли абсолютно никакой роли. Даже моральное угнетение я не могу им приписать, ведь я и так уже была на самом дне. Так, наверно, чувствует себя камушек, брошенный игривым ребенком в колодец. Смотрит он, несчастный, наверх и понимает, что никогда не всплывет: не позволят законы физики. Так он и останется погребенным в этой мутной жиже. Только камушку максимальный вред от этого – покроется тиной. Он не умрет. В отличие от меня…

Как только я подумала о смерти, мои саднящие пальцы, мокрые и липкие от крови, будто наперекор моим мыслям, нащупали что-то гладкое с маленькими острыми выступами. Неужели это стразы на лакированной коже? Не веря своему счастью, я вела ладони дальше по предмету, повторяя его форму, и дошла до каблука, представляющего собой острую изящную шпильку. Я поднялась с третьей попытки – ноги не держали, и сильно болели колени, которые тяжело было разогнуть, – и поднесла сапог к окну. Стразики ответили на это слабым блеском. На солнце они, конечно, ведут себя иначе: ярко и игриво. Но мне и этого было достаточно, чтобы узнать свой сапог. Вспоминая этот момент, я неизменно думаю о том, что разум уже начал помаленьку меня покидать. Ну какая мне, скажите, разница свой сапог кидать или чужой, оставленный здесь кем-то другим, приведенным, возможно, тоже против своей воли? В процессе поисков я уже забыла о цели самих поисков. Просто из-за всей этой возни с окном я потеряла драгоценные секунды. Дело в том, что, как только я кивнула себе, поняв, что это конкретно мой сапог, кто-то сзади схватил меня за руку.