— В Екатеринбурге, в Ипатьевском…

— Достаточно, генерал, мне этого достаточно, чтобы понять, что вы такой же посланник из будущих времен, как и его императорское высочествовеликий князь Николай Николаевич. Видимо, у вас действительно случилось что-то страшное, что у вас решились изменить прошлое, вмешавшись в божественное предначертание.

— К сожалению, государь, эта отчаянная попытка оказалась тщетной — в моем мире никто из военных историков и понятия не имеет о тех реформах и о новом оружии, что приняли здесь на вооружение русской армии. Этот мир не из моей реальности — он похож, но начавшаяся 1-я мировая война пошла совсем по-иному сценарию, по крайней мере, на восточном фронте.

— Да-да, мой дядя говорил о второй войне…

— Я уходил, когда мир встал на пороге третьей, которая может погубить все живое, государь. Испепелить…

— Я не верил про два японских городка, сожженных чудовищными бомбами, но признаться, не полностью верил. Теперь вижу, что так дело и обстояло, — по лицу Николая Александровича пробежала гримаса, и он достал из коробки папиросу, чиркнул спичкой, затянулся. И провел рукою:

— Курите, Павел Карлович.

Ренненкампф только кивнул головой, молчаливо поблагодарив императора, и закурил предложенную ему папиросу, памятуя, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

— Почитайте вот это донесение от нашего военного агента во Франции полковника графа Игнатьева, — царь протянул ему листок бумаги, и Павел Карлович углубился в чтение, чувствуя, как нарастает в душе холодок. То, что он предполагал, было реальностью — немцы подготовились к этой войне гораздо лучше, словно знали, как она может развиваться.

— Это ведь совсем иной ход сражений на Западном фронте, чем тот, о котором мне рассказывал покойный Николай Николаевич. Ведь так?!

— Да, государь, для меня самого это стало полной неожиданностью. У германцев больше резервных корпусов, на одиннадцать — потому они усилили ими два фронта одновременно — одну половину отрядив на нас, другую отправив на французов. У немцев появились бронепоезда и бронеавтомобили, которых не должно быть, но в тоже время аэропланы летают невооруженные пулеметами…

— До последнего времени и у нас тоже, — мягко произнес царь — он отнюдь не был рохлей, в монархе чувствовалась сила и воля, хотя, скорее, природное упрямство. Но взгляд отнюдь не растерянный, скорее решительный.

— Но на новых истребителях инженера Сикорского поставили пулеметы и на винты отсекатели пуль — синхронизатора сделать не смогли.

Термин самодержец произнес достаточно легко, заранее, видимо, выучив, вернее вызубрив. И улыбнувшись, добавил:

— Вчера очередью из «максима» штабс-капитан Нестеров сбил аэроплан барона Розенталя. В газетах о том объявлено не будет — нужно сохранить все в тайне как можно дольше.

— В моем мире он погиб, таранив вражеский самолет, — Павел Карлович не скрывал удивления. Действительно, такого он не ожидал, посчитав, что реформы авиацию мало затронули — его 9-й армии был придан авиаотряд из допотопных этажерок иностранных конструкций, которые вели только разведки, для которой и были пригодны.

— Мне о том говорили, потому и приказ летать только на новом и вооруженном аэроплане, — негромко произнес царь. — Я знаю, как может закончиться эта война, и стоит поберечь людей. Нам не нужны огромные потери без осязаемых результатов.

Ренненкампф не поверил собственному слуху, но Николай Александрович говорил настолько убежденно, что пришлось принять произнесенные слова за искренность, и, пожалуй, честность.

— Что вы можете сказать о германской армии?

— Я удивлен, государь, они пошли дальше нас, имея скудные ресурсы. Первое, это массирование кавалерии — они всю ее, судя по информации военного агента, свели в один кулак, конную армию. Имеется посаженная на грузовики мотопехота, огромное количество самокатчиков — только в Силезии наши войска захватили несколько тысяч велосипедов.

— Они возьмут Париж?!

Вопрос прозвучал требовательно, видимо царь, как главнокомандующий, пребывал в растерянности, потому и отозвал его из армии для беседы, не имея возможности найти решение обычным путем. Непонятно только, почему он не сделал это раньше.

— Не знаю, государь, но могу сказать одно — конная армия Марвица, если дойдет до Парижа, принимать дальнейшее участие в войне не сможет несколько месяцев — слишком велики потери конского состава при столь долгом наступлении. Я по нашей коннице сужу — дивизии понесли тяжелые потери, и хотя пока боеспособны, большую часть нужно будет через месяц самое позднее, выводить в тыл на доукомплектование.

— Если немцы возьмут Париж, то это произведет самое гнетущее впечатление. Французы ведь могут капитулировать перед ними, как это произошло в сороковом году.

— Сейчас этого не произойдет — они готовы драться, еще много пассионариев, их не выбили. Никто еще не видел всех ужасов позиционных «мясорубок», чтобы вот так просто сдаться. К тому же нет стремительных танковых прорывов, за неимением танков…

— Они уже есть, Павел Карлович — гусеничный движитель прапорщика Кегресса имел успех в прошлом году. И построенный в Москве завод по производству «Руссо-Балтов» выпускает машины именно с ним. На Обуховском заводе ведется бронирование и установка башенного вооружения.