– Все знают, что Мальвани горды, как Проклятый, - ввернул русый, - но и на Проклятого нашлась управа.

– Из того, что вы сказали, видимо, следует, что найти управу на меня вы можете лишь с помощью женщины?
– невинно осведомился Сезар.

– Это переходит уже всякие границы, - взорвался зелено-черно-оранжевый.

– Какие именно?
– изысканно улыбнулся Мальвани.
– Есть ли в этом королевстве границы, которые я мог бы переступить и которые еще не переступило ваше многочисленное семейство?

– Это оскорбление, - тут уже загомонили все трое, а четвертый, в черно-розовом, старательно сделал вид, что его тут нет.

– Разве?
– поднял бровь Сезар.
– А мне кажется, дорогие виконты и бароны, что оскорбить вас невозможно.

– Хватит!
– отрезал сине-серебряный.
– Мы долго терпели, и наше терпение лопнуло. Сейчас нам никто не помешает.

– Да, ваше терпение лопнуло в удивительно подходящий момент, засмеялся Сезар, - четверо против одного. Своей храбростью вы явно перещеголяли милейшего Паука...

– С тобой твой несравненный приятель, - буркнул русый, - всего-то два жалких виконта на одного Сезара Малве, разве это много?

– Да мне и четверых таких маловато, - отрезал Сезар, - но Александра не трогать. Он мой гость, а не секундант, и я приглашал его не для драки.

– Что ж, - подвел итог синий, бывший, видимо, за главного, - горбун может и не драться, но он останется здесь. Нам совсем не нужно, чтоб он притащил сюда твоего дядюшку с дюжиной гвардейцев.

– Я буду драться, - услышал собственный голос Александр., - ваше предложение, уж не знаю, барон вы или виконт, весьма любезно, но, как вы тонко подметили, двое на одного лучше, чем четверо, к тому же вы назвали меня другом Сезара, не хотелось бы вас разочаровывать.

– Браво, красавчик, - хохотнул зеленый, - так уж и быть, мы тебя не убьем.

– Александр, - впервые лицо Сезара утратило свою безмятежность, предоставь мне самому уладить это дело.

– Нет, - на сердце младшего Тагэре внезапно стало легко и весело, и он сам не заметил, как тоже перешел на "ты", - я привык отвечать за себя перед Богом и людьми сам. Надеюсь, я тебя не подведу.

– Тогда, - ввернул темно-русый, - задело.

2879 год от В.И.

Вечер 27-го дня месяца Дракона.

Мария. Гвайларда.

В дверь постучали настойчиво и резко, и настроение владыки Мирии сразу же испортилось. Так стучала лишь его супруга, и ее визит означал очередной неприятный разговор. Женщина, которую он когда-то любил, не только изгнала радость из собственного сердца, но и старательно портила жизнь другим, полагая себя при этом всеобщей спасительницей. Энрике давно устал проклинать себя за опрометчивую женитьбу, но отступать было некуда, и он приготовился выслушать очередное назидательное сетование, перемежающееся доносами. На сей раз гнев Эвфразии вызвал воистину святотатственный поступок. Кто-то запер бланкиссиму Дафну на всю ночь в комнате для наказаний.

– Я не сомневаюсь, что это сделал ваш сын, монсигнор, - герцогиня обличающе смотрела на супруга, и Энрике не выдержал:

– Если я не ошибаюсь, Рафаэль вышел из вашего чрева!

– Но он был зачат во грехе, - отпарировала Эвфразия, - в страшном грехе, ибо я легла на ваше ложе вопреки родитель--кой воле и без благословения божьего. Наш сын - это небесная кара, вы должны это понять. Только покаянием и молитвой мы можем искупить наш грех.

– Эвфразия, - герцог чувствовал, что закипает, - ваша последующая жизнь столь безупречна и богоугодна, что я могу с чистой совестью заниматься делами герцогства, а Рафаэль - плясать с быками..

– Ни у кого, зачатого и рожденного в грехе, не может быть чистой совести, - поджала губы супруга.
– Лишь осознание собственной скверны, пост и молитва открывают перед людскими душами райские врата. Я молюсь за себя и за вас, вы же ежечасно отягощаете себя все новыми прегрешениями.

От необходимости отвечать Энрике избавило появление Рафаэля. Юноша вбежал в комнату, задорно блестя глазами.

– Вы звали меня, отец?

– Да, Рафаэль, у меня к тебя дело, но сначала ответь. Это ты запер бланкиссиму Дафну?

– Я?
– Огромные черные глаза непонимающе уставились на герцога. Слишком непонимающе.
– Первый раз об этом слышу.

– Вы лжете, сын мой, - вступила герцогиня, - только вы могли совершить столь неподобающий поступок.

– Я?
– Глаза Рафаэля стали еще больше и безмятежнее.
– Да, я не люблю и не уважаю бланкиссиму Дафну, считаю ее лгуньей и ханжой, но я никуда ее не запирал. Весь вечер и всю ночь я провел с байланте, при необходимости они это подтвердят.

– Эти грешники, оскверняющие собой вверенное вашему попечению герцогство, - Эвфразия предпочла говорить не с сыном, а с мужем, подтвердят любое слово, направленное против истины и во вред бланкиссиме.