Находящаяся в фургоне Лу-Энн Тайлер посмотрела на себя в зеркальце, забравшееся на покосившийся шкаф. Она наклонила лицо под непривычным углом, не только потому, что видавший виды предмет мебели покосился набок из-за сломанной ножки, но и потому, что зеркало треснуло. По поверхности стекла разбежались извилистые линии, похожие на тонкие ветвящиеся побеги, поэтому если б Лу-Энн заняла место прямо перед зеркалом, она увидела бы в отражении не одно, а три лица.

Изучая себя, Лу-Энн не улыбалась; она не могла вспомнить, чтобы когда-либо улыбалась тому, как выглядит. Внешность является ее единственным достоинством — это было вбито ей в голову с раннего детства. Впрочем, кое-какая работа ортодонта не помешала бы. Этому в значительной степени способствовала колодезная вода без фтора, которую Лу-Энн пила всю свою жизнь, и то, что она ни разу не переступала порог стоматологического кабинета.

Конечно, голова пустая, снова и снова повторял ей отец. Пустая или же не было возможности ею воспользоваться? Лу-Энн никогда не заговаривала на эту тему с Бенни Тайлером, которого вот уже пять лет как не было на свете. Ее мать Джой, ушедшая из жизни почти три года назад, никогда не была так счастлива, как после смерти супруга. Это должно было бы полностью развеять мнение Бенни Тайлера о ее умственных способностях, однако маленькие девочки верят всему, что говорят им отцы, по большей части безоговорочно.

Лу-Энн перевела взгляд на стену, на которой висели часы. Это была единственная вещь, оставшаяся от матери: в каком-то смысле семейная реликвия, поскольку часы подарила Джой Тайлер ее мать в тот день, когда она вышла замуж за Бенни. Сами по себе они не имели никакой ценности; такие можно купить в любом ломбарде за десять долларов. Однако для Лу-Энн они были самым настоящим сокровищем. Еще в глубоком детстве она засыпала под их медленное, размеренное тиканье. Зная, что в ночной темноте часы всегда будут рядом, всегда будут убаюкивать ее во время сна и встречать утром. Все детство и юность они были одной из немногих постоянных величин в ее жизни. И также это была ниточка, уходящая в прошлое, связывавшая Лу-Энн с бабушкой, которую она обожала. То, что часы были рядом, в каком-то смысле означало, что и бабушка рядом, и так будет всегда. С годами механизм часов сильно износился, и теперь они издавали весьма странные звуки. Часы были с Лу-Энн в горе и в радости, причем горя было гораздо больше. Прямо перед своей смертью мать подарила их ей, приказав заботиться о них. И вот теперь Лу-Энн хранила их уже для своей дочери…

Откинув густые золотисто-каштановые волосы назад, она попробовала было забрать их в пучок, затем умело заплела тугую косу. Не удовлетворившись своим видом, в конце концов подняла пышные локоны вверх и закрепила их целым легионом заколок, поминутно вертя головой, чтобы проверить получившийся эффект. При своих пяти футах десяти дюймах Лу-Энн вынуждена была пригибаться, чтобы увидеть себя в зеркале.

Она постоянно поглядывала на маленький сверток, лежащий на стуле рядом, и улыбалась, видя закрытые глазки, изогнутый ротик, щечки как у бурундука и пухленькие кулачки. Восемь месяцев от роду, и растет не по дням, а по часам. Девочка уже ползала, забавно покачиваясь из стороны в сторону. Вскоре она уже начнет ходить. Лу-Энн огляделась по сторонам, и ее улыбка погасла. Лизе потребуется совсем немного времени, чтобы освоить просторы фургона. Внутри, несмотря на прилежные старания Лу-Энн поддерживать чистоту, он очень напоминал то, что было снаружи, в основном благодаря темпераментным вспышкам мужчины, в настоящий момент лежавшего распростертым на кровати. Дуэйн Харви пошевелился два или три раза с тех пор, как в четыре часа утра завалился в дом, сбросил с себя одежду и забрался в кровать, однако в остальном он оставался неподвижным. Лу-Энн с нежностью вспомнила, как однажды на заре их отношений Дуэйн вернулся вечером трезвый: результатом этого явилась Лиза. В карих глазах Лу-Энн на какое-то неуловимое мгновение блеснули слезы. У нее не было времени на слезы, особенно на свои собственные. По ее подсчетам, в свои двадцать лет она выплакала их уже столько, что должно было хватить до конца дней.

Лу-Энн снова повернулась к зеркалу. Одной рукой играя с крошечным кулачком Лизы, другой она вытащила все заколки, затем тряхнула головой, позволяя локонам естественным образом упасть на высокий лоб. Такую прическу Лу-Энн носила в школе, по крайней мере до окончания седьмого класса, после чего присоединилась к своим подругам, которые бросили учебу и принялись искать в своем бедном сельском округе работу и сопутствующую ей зарплату. Все они были уверены — ошибочно, как выяснилось впоследствии, — что регулярная зарплата в тысячу раз лучше любого образования. Но у Лу-Энн не было особого выбора. Половина заработанных ею денег уходила на помощь ее хронически безработным родителям. Вторая половина шла на то, что родители не могли ей дать, — в основном на еду и одежду.

С опаской следя за Дуэйном, Лу-Энн сняла с себя свое поношенное платье, открывая обнаженное тело. Не увидев со стороны мужчины никаких признаков жизни, она поспешно натянула нижнее белье. В юности ее распускающаяся фигура открыла глаза многим соседским мальчишкам, ускорив их взросление.

Лу-Энн Тайлер, будущая кинозвезда-супермодель. Многие жители округа Рикерсвилл, штат Джорджия, всерьез задумывались о Лу-Энн и награждали ее этим титулом, обремененным самыми высокими ожиданиями. «Она не долго будет жить такой жизнью, это же ясно как божий день», — провозглашали сморщенные толстые местные женщины, заседающие на просторных сгнивших верандах своих домов, и с ними никто не спорил. Красота, которой наградила Лу-Энн природа, непременно принесет ей грандиозный успех. Все местные, не надеясь добиться чего-либо сами, мечтали, что счастье улыбнется ей. Нью-Йорк или, быть может, Лос-Анджелес поманят к себе их Лу-Энн, дайте только срок. Но она до сих пор оставалась здесь, в том самом округе, где прожила всю свою жизнь. Несмотря на то что Лу-Энн только-только рассталась с юностью, ее уже считали полной неудачницей, и это притом, что у нее до сих пор так и не было возможности реализовать хоть какие-то свои планы. Она понимала, что жители городка несказанно удивились бы, узнав, что в ее честолюбивых замыслах не значится лежать голой рядом с очередной голливудской знаменитостью или расхаживать по подиуму в последнем творении всемирно известного модельера. И все же, надевая лифчик, Лу-Энн рассеянно отметила, что носить модные вещи и получать за это десять тысяч долларов в день не так уж и плохо.

Лицо. И тело. Отец нередко высказывался о ее теле. «Пышное», «роскошное» — так он его называл, словно речь шла о каком-то обособленном существе. Скудный умишко, потрясающее тело. Слава богу, дальше слов отец никогда не заходил. Порой Лу-Энн ночами гадала, а что, если отец хочет ее, но ему просто недостает решимости или возможности. Иногда он так смотрел на нее. Изредка Лу-Энн отваживалась погрузиться в самые потаенные глубины подсознания, и тогда она чувствовала, подобно внезапному болезненному уколу иглы, разрозненные обрывки воспоминаний, заставлявшие ее задуматься, что возможность эта на самом деле была. После чего неизменно зябко ежилась и говорила себе, что думать подобные мерзости о мертвом плохо.

Лу-Энн изучила содержимое маленького шкафа. На самом деле у нее было одно-единственное платье, подходящее для данной встречи. С коротким рукавом, темно-синее с белой отделкой по воротнику и подолу. Она вспомнила тот день, когда его купила. Зарплата, целиком выброшенная на ветер. Целых шестьдесят пять долларов! Это случилось два года назад, и с тех пор Лу-Энн больше ни разу не повторяла подобную безумную глупость; больше того, это было последнее купленное ею платье. С тех пор оно немного обносилось, но Лу-Энн отлично поработала иголкой. Нитка искусственного жемчуга — подарок на день рожденья от бывшего воздыхателя — обвила ее длинную шею. Лу-Энн засиделась допоздна, старательно закрашивая растрескавшуюся кожу своих единственных туфель. Туфли были темно-коричневые и не шли к платью, однако других у нее все равно не было. Шлепанцы и кроссовки, два оставшихся варианта, сегодня не подойдут, хотя для того, чтобы идти пешком целую милю до автобусной остановки, Лу-Энн предпочла бы кроссовки. Сегодняшний день может стать началом чего-то нового или по крайней мере другого. Как знать? Быть может, это куда-нибудь приведет — все равно куда. Возможно, их с Лизой унесет туда, где нет дуэйнов и иже с ним.