— Пусть свершится судьба. Не судите нас по своим законам, сэр.

— Я не смею осуждать вас. Преступление должно быть наказано. Но позвольте мне уклониться от личного участия в казни. Вы все-таки решили идти на Бифок?

— Да. А вас я попрошу позаботиться об охране лагеря.

— Когда вы вернетесь?

— Трудно сказать. Все зависит от того, насколько быстро сумели прийти в себя индейцы. Прощайте и глядите в оба.

Параноха отвязали от дерева, сунули ему в рот кляп, притянули его ремнями к носилкам, маленький отряд зашагал к выходу из долины. Виннету, прежде чем присоединиться к уходящим вестменам, подошел ко мне:

— Мой белый брат остается в «крепости»?

— Вождь апачей знает мои мысли, поэтому мои губы могут молчать.

— Мой брат осторожен, он проверяет глубину, прежде чем войти в воду, но Виннету должен идти с сыном Рибанны, павшей от руки Параноха.

После их ухода в «крепости» остались только трое вестменов, среди них и Дик Стоун. Я собрал их и сказал, что собираюсь выйти на разведку и осмотреть окрестности «крепости».

— Не стоит, сэр, — сказал Дик. — У входа в долину стоит часовой, а нам лучше отдохнуть перед трудной работой. Чует мое сердце, что нам сегодня придется попотеть.

— Что вы имеете в виду?

— У краснокожих хорошие глаза и чуткие уши, конечно, они что-нибудь да пронюхают и вполне могут нагрянуть сюда.

— Ваше сердце правильно чует, Дик. Именно поэтому я и схожу посмотрю, что делается вокруг «крепости». Ждите меня здесь, я скоро вернусь.

Я набил магазин штуцера патронами до отказа и вышел. Часовой, укрывшийся в кустах ежевики, заверил меня, что ничего подозрительного не происходило, но я давно знал, как иногда беспечно ведут себя даже бывалые охотники, и научился доверять только собственным глазам. Не ошибся я и на этот раз. Продравшись сквозь колючие заросли, почти у самого входа в долину я обнаружил одну свежесломанную веточку и принялся пядь за пядью осматривать землю. Еще недавно там лежал человек, который, уходя, тщательно разровнял опавшие листья, чтобы на них не осталось никаких следов.

Краснокожие обнаружили вход в долину и видели, как мои друзья вышли из «крепости» с Паранохом! Но прежде всего они постараются выручить своего вождя и только после этого пойдут на штурм лагеря. Нельзя было терять ни минуты, и, отдав распоряжение оставшимся троим вестменам вооружиться и быть начеку, я поспешил за отрядом.

Вскоре я уже добрался до места вчерашней схватки: трава на поляне была вытоптана, трупы убитых нами индейцев исчезли. Сбывались мои худшие предположения, тем более что вдоль следов белых потянулись отпечатки не одной пары ног в мокасинах. За ними следили, и число индейцев, идущих по пятам отряда, увеличивалось по мере удаления от «крепости». Я прибавил шагу и удвоил осторожность: по моим расчетам, где-то здесь краснокожие должны были напасть из засады на вестменов.

Так я дошел до места слияния рек Бифок и Манкисити. Судя по рассказу Гарри, здесь и произошло печальное сражение, положившее начало смертельной вражде и ненависти между его отцом и Паранохом, и здесь же похоронили его сестру и мать. Кустарник уступил место высокой густой траве, деревья расступились, образуя большую поляну, на которой я увидел оживленно беседующих охотников. Паранох с кляпом во рту стоял, привязанный к огромной пинии.

К сожалению, я был не единственным зрителем: впереди меня, не спуская глаз с бледнолицых, крались трое индейцев. Остальные, должно быть, обходили поляну со всех сторон, чтобы отрезать моим товарищам все пути к отступлению. Медлить было нельзя, и я, вскинув штуцер, нажал на курок.

Мой выстрел прозвучал как гром с ясного неба как для белых, так и для краснокожих. Но не успело умолкнуть его эхо в лесу, как на поляну полетела туча стрел, затем раздался боевой клич, и из кустов высыпало полсотни воющих раскрашенных индейцев.

Расстреляв все патроны, я тоже бросился на поляну вслед за краснокожими и увидел, что Гарри, не обращая внимания на опасность, целится из пистолета в Параноха. Какой же сильной была его ненависть, если думал он не о спасении собственной жизни, а о казни мерзавца! Однако выстрелить ему помешал огромного роста индеец, одним ударом сваливший мальчика с ног и уже занесший томагавк над его головой. Орудуя штуцером, как дубиной, я, не теряя времени, размозжил череп великану, и он рухнул прямо на Гарри, обагрив его своей кровью.

Охотники, люди бывалые, не растерялись. Кто-то встал спиной друг к другу, кто-то прислонился к дереву — все они яростно защищались от наседавших со всех сторон индейцев, но многие уж были ранены, а силы слишком неравны.

Виннету и Олд Файерхэнд бросились к Параноху, но перед ними выросла стена из краснокожих, пробиться сквозь которую не смог бы даже герой из легенд. Освобожденный от пут Тим взмахнул руками, выхватил у кого-то томагавк и, скрежеща зубами, набросился на Виннету.

— Иди сюда, собака пимо! Ты жизнью заплатишь мне за мой скальп!

«Пимо»! Что может быть оскорбительнее для апача, чем услышать из уст врага это слово? Виннету, несмотря на раны, в бешенстве ринулся к смертельному врагу, но о каком честном поединке могла идти речь, если Паранох был отъявленным мерзавцем? Вождя апачей окружили со всех сторон, а друзья трапперы защищали свою жизнь и не могли прийти на помощь.

Понимая, что нам не продержаться даже десяти минут, я взвалил на плечо Гарри, размахивая штуцером, пробился сквозь толпу краснокожих и громко крикнул, перекрывая шум боя: