— Только прошу, осторожней.

Дорогу возле деревни Зубово противник контролировал артиллерийским и минометным огнем. Едва показывался там всадник или пеший боец, взметывались фонтаны снега с черными земляными комьями. Можно было пробраться в деревню по редкому лесочку, через который вытаскивали раненых, но появились немецкие бомбардировщики… Павел Алексеевич остался на наблюдательном пункте командира дивизии. И хорошо, что остался. Иначе не возвратился бы до ночи, а скорее всего, не вернулся бы оттуда вообще…

Десять раз налетали на Зубово бомбардировщики. Казалось, они разбили там все постройки и укрытия, уничтожили все живое. В перерывах между налетами черный, дымящийся участок земли молотили немецкие снаряды и мины. И лишь после того как весь опорный пункт был перепахан воронками, фашисты бросили в атаку пехоту и восемь танков.

Исход боя был ясен. Вражеская лавина без труда захлестнет то, что осталось от зубовского полка, немцы восстановят свои позиции. Но случилось невероятное. Гвардейцы-пулеметчики, отсидевшиеся в щелях и подвалах, оглушенные и израненные, пропустили вражеские танки и всю ярость выплеснули на гитлеровскую пехоту. Хлестали по густым цепям, не жалея патронов, резали фашистов кинжальным и косоприцельным огнем, подсекали бегущих.

А навстречу танкам из-под развалин, из засыпанных окопов поднялись бойцы с гранатами. Люди уже прошли через ад и не боялись его. Шесть танков запылали один за другим.

Ошеломленные гитлеровцы отступили и молчали больше часа. Потом снова вызвали авиацию, начали готовить новую контратаку.

4

Семье погибшего полковника Сидоренко генерал решил написать сам. Не по-казенному хотелось, а тепло, от души рассказать, как все было. Взялся за непривычное дело и понял: не получается. Какими словами передать горечь утраты, тягостное, гнетущее состояние?! Есть привычная стандартная формулировка: Ваш муж пал смертью храбрых… Такое извещение посылает писарь. А люди-то погибают по-разному. И далеко не всегда в бою. Героизм часто проявляется в другом: в повседневной напряженной работе, в старании подавить свой страх и быть всегда там, где ты нужен, невзирая на опасность. А смерть — это, в общем-то, трагический эпизод, трагическая случайность, которая может быть и не быть.

Но она была, и теперь, глубокой ночью, в тишине, Павел Алексеевич сидел над листом бумаги, не зная, как начать. Либо не писать вовсе, либо рассказать подробно, чтобы жена и дети погибшего представили себе всю картину. Это тяжело, зато потом, со временем, когда утихнет боль, дети будут гордиться отцом.

Неприятности в этот день обрушились с раннего утра. Немцы предприняли несколько сильных атак. Позвонил Осликовский. Он тяжело болен, требовалась срочная операция. Сделать ее могли только на Большой земле. Значит, надо добиваться самолета. И нужно искать, кем заменить комдива…

Впрочем, семье погибшего это не интересно. Начать следует с другого. Написать, что с командиром 66-го истребительного авиационного полка полковником Сидоренко он, Белов, познакомился недавно. И сразу почувствовал расположение к этому крепкому спокойному человеку. Глаза у него были хорошие: веселые, живые, с хитринкой.

Сидоренко мог не идти в рейд в тыл врага. Мог командовать своим полком, находясь в Мосальске. Тем более что и в полку-то всего три истребителя. Только собственная добросовестность заставила его отправиться в неизвестность вместе со штабом Белова. Раздобыл где-то сани-розвальни и лошадь. На санях ехал радист с радиостанцией, а полковник больше шагал пешком.

Всего три истребителя, но как они помогли! Когда совсем одолевала немецкая авиация, Сидоренко вызывал своих орлов и они быстро очищали небо от фашистских машин, давали бойцам передышку. К сожалению, прилетали орлы только на десять минут — им не хватало горючего, слишком далеко находился аэродром. Впрочем, и за это спасибо. Кавалеристы чувствовали, что не забыты, что вот даже летчики с ними.

Вечером Павел Алексеевич засиделся с полковником. Говорили о семьях. Сидоренко достал из кармана фотографию. Потом улеглись спать на широких деревянных лавках и размечтались о том времени, когда появится достаточно самолетов. Сидоренко сказал, что на днях в полк поступят семь машин. У него будет десять истребителей… Павел Алексеевич, борясь с дремотой, ответил: хорошо, конечно, хотя тоже немного…

А утром прилетели немцы. Странно, почему они обрушили бомбовый удар на маленькую лесную деревушку Бели, в которой всего девять изб, едва заметных среди сугробов?! Как они узнали, что здесь — штаб и политотдел корпуса? Может, их навел на цель наш У-2, неосторожно севший возле деревни в светлое время и подруливший прямо к избе генерала?! Или виноват сам Белов, вызвавший в деревню на совещание командиров партизанских отрядов со всей округи?

Он нарушил правило: не собирать много людей там, где стоит штаб. Можно было провести совещание в любой деревне. Но Белов торопился. А главное — не думал долго задерживаться здесь, надеялся на успех под Вязьмой.

Два десятка партизанских командиров собрались в штабе. Генерал попросил их прикрыть фланги и тыл кавалеристов. Для крупных отрядов наметил боевые участки, мелкие хотел подчинить крупным, однако те не пожелали… Пользу совещание принесло. Однако бомбежка насторожила. А что, если в партизанских отрядах были случайные люди? Или, может, вражеская агентура? Как говорится, век живи — век учись!

И вот — солнечное утро. Павел Алексеевич прочитал поступившие донесения и сел завтракать. Сидоренко со своим радистом — на другой стороне стола. С опозданием явился адъютант Михайлов. Возле стены лежала на кровати, укрывшись полушубком, больная хозяйка.