– Представьте, в поезде совсем не было буфета, – ответил Лео. Голос у него оказался приятно бархатистым.

– Нет буфета в поезде? Это неслыханно! – Вава снова всплеснула ручками. – Впрочем, неудивительно. Чего еще можно ожидать от этой варварской страны.

– Мы с другими пассажирами выходили в привокзальные буфеты, – продолжил Лео. – Очень недурственные.

– Не надо оправдываться, здесь все свои. – Вава через стол погладила его руку, вызвав гримасу неудовольствия хозяйки. – Когда пересекаешь границу и въезжаешь в Большевизию, чувствуешь, как утекает воздух свободы, не так ли?

Лео Дольников лишь грустно улыбнулся в ответ. Он смотрел на этих одетых по последней моде людей и вспоминал, что больше всего его поразила одежда жителей Москвы: тулупы и вязаные кофты, завязанные крест-накрест на поясе пуховые платки, выцветшие гимнастерки и разношенные до раздолбанности ботинки и сапоги. Особенную жалость вызывали дети, эти укутанные с ног до головы шары в пальто на вырост с подвернутыми рукавами и подшитыми полами.

Тогда был конец марта, но холод был под стать февралю.

Потом потеплело и стало мокро. Ушли валенки, сменившись штиблетами и туфлями. Вместо шапок и платков появились аккуратные короткие стрижки, обрамляющие лица полные робкой весенней надежды. Они заполняли улицы, сопровождаемые цокотом копыт по булыжной мостовой, перемежавшимся звоном медленно ползущих трамваев. Прежде тихая и сонная Москва стала шумным городом.

Лео вспоминал поезд, где было холодно и сумрачно, постельное белье было сырым, а вода в умывальнике ледяной. Всю дорогу он не снимал пальто и шарф, поскольку боялся простудиться. Он постоянно смотрел в окно, боясь пропустить момент пересечения границы.

Сначала показалась будка латвийского пограничного поста, за ней виднелась арка с надписью «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Между ними лежала присыпанная снегом канава, которая и была границей. Рядом с аркой стоял солдат, одинокий и уставший, в длинной до пят шинели. На плече его висела винтовка с приткнутым к ней штыком.

– Стало быть, Латвия вам не приглянулась, – голос Туманова выдернул Лео из воспоминаний.

– Латвия очень милая страна, но очень маленькая. Там уже есть тенор. Ему едва хватает ангажементов.

– Да уж, двух теноров Латвии не прокормить. – Шутка владельца собственного обувного магазина пришлась гостям по вкусу.

Дребезжащий звонок был едва слышен в гостиной, но музыкальное ухо хозяйки его уловило.

– Даша, открой! – крикнула она в гулкую пустоту коридора. – Это должно быть Павел. Он обещал сюрприз.

– Какой Павел? – спросил ее муж. – Я не знаю никакого Павла.

– Из конторы канцтоваров или как там их называют. – Туманова понизила голос. – Мы специально его пригласили? Ты что, не помнишь?

– Ах, да-да, совершенно вылетело из головы. – Туманов промокнул рот салфеткой. – Разумеется, проси.

В комнату вошел щуплый мужчина с гладковыбритым подобострастным лицом из тех, что приглашают для развлечения публики. Гости едва скользнули глазами по костюму из магазина готового платья, и вернулись к своим разговорам.

– Очень рада вас видеть. – Туманова протянула ему обе руки, и гость прижал свои тонкие губы к каждой из них по очереди. – Прошу любить и жаловать, господа, Павел… Как вас по батюшке?

– Павел Дмитриевич Репин, к вашим услугам, – произнес он извиняющимся тоном, как если бы осознавал нелепость нахождения своей щуплой фигуры рядом с массивными телами остальных гостей.

– Да-да, – махнула Туманова рукой и смерила гостя тревожным взглядом. – Вы один?

– Нет, что вы, как можно. Я же обещал.

Павел сделал шаг назад и эффектным жестом фокусника протянул руку. В комнату вплыл букет роз, а вслед за ним роковое создание, одетое в нечто переливающееся и, судя по заметавшимся завистливым взглядам дам, сногсшибательно-модное.

За столом ахнули. Мужчины медленно поднялись. Туманов тоже хотел встать, но один неловкий взмах рукой – и пуговица на его рукаве запуталась в бахроме скатерти.

– Виктория! Боже мой! – зашелестели голоса. – Не может быть!

– Господа, прошу любить и жаловать, несравненная Виктория Лернер! – Голос Павла закончил представление на высокой ноте, как и подобает опытному конферансье.

– Ах, какой приятный сюрприз! – защебетала Туманова.

– Дайте же, – сказала Виктория низким, неожиданным для такого хрупкого существа, голосом. – Дайте мне посмотреть на вас. – Ее пронзительные глаза в обрамлении густо накрашенных ресниц впились в массивное тело хозяйки. Гости, затаив дыхание, ждали окончания осмотра. – Вы сокровище. – Виктория вынесла свой вердикт, после чего вручила букет зардевшейся Тумановой. – Вы – редкая драгоценность. Ваш муж это знает?