– Она пришла посмотреть, как ее чучело будут жечь, – хохотнул детина.

– Так то ж разве не чучело Мораны? – спросила какая-то девка.

– Что Морана, что ведьма, все одно, – хмыкнула другая. – А ты что скажешь, Марва?

Василика усмехнулась и посмотрела на сестру. И впрямь, что скажет-то?

– Одно-то одно, – хмыкнула Марва. – Давайте лучше веселиться, пусть смотрит и завидует, а то небось совсем одичала среди нечисти.

Боится, и недаром. Воды Золотницы хлестнули Марву по ногам и потянули поближе. Она вскрикнула, снова поднялся визг, но речка не отпустила девку – все волокла и волокла, пока та не оказалась полностью в воде. Поднялись волны. Русалки хищно оскалились, обнажив белые клыки, заглянули в глаза ведьминой сестре, затем как бы шутя вытолкнули ее на берег. Василика не выдержала и звонко захохотала.

– Ведьма, – зло шикнул детина. – Слышишь, ведьма! Нет в тебе ничего людского, ничего доброго! Убирайся в свой лес!

– Настанет день, и ты придешь ко мне сам,– пропела Василика с колдовской силой, так, чтобы ее услышали на другом берегу сквозь смех Золотницы.

И скрылась среди деревьев, оставив деревенских недоумевать и злиться.

Нет, она не собиралась делать приворот или как-то по-другому привязывать полюбовничка Марвы. Просто Василика чуяла и видела: вот он ругается и пьет, вот жена, располневшая сестрица, колотит его и плачет, вот его гонят прочь из родного дома, вот он, решив насолить жене, отправляется к ведьме.

Богатой была Калина, да только ни один ларец не убережет девок от собственных глупостей. Купеческие дочки либо томились в богатых домах и плакали из-за неволи, либо шли за простых мужиков и – как ни странно – тоже роняли слезы и мечтали о лучшей доле.

Василика не стала смотреть, как будут сжигать соломенное чучело и водить хороводы вокруг костра. Славное дельце, только ведьме в том веселье не место. Сперва девки напекут блинов и заставят молодцев угадывать, где чьи, допытываться, какие вкуснее, а потом украсят красавицу Морану лентами, добавят сажи, будут долго гулять вокруг нее, а под вечер сожгут. Так родится первое пламя, первый костер у Золотницы-реки. Он напомнит о летних плясках, тепле, прогулках дотемна и тайных встречах под покровом ночи.

В Лесу Масленую седмицу праздновали по-другому. Проснувшиеся мавки лепили из снега цветы, лешачата кидались снежками, а духи Нави бродили по околицам, перелескам и тянули к девкам красивые холодные руки.

– Тепло ли тебе, девица? – появился один такой, сверкая смарагдовыми очами из-под костяной маски.

Василика зевнула нарочито громко.

– А ты не завидуй, – фыркнула. – Если уж так охота, пойди в деревню, выдай себя за живого и повеселись от души. Вечером все хмельные будут, лишнего человека в темноте мало кто различит.

– Колючая ты, Василика, – покачал головой дух. – Я вообще привык уже. Не первый день так. Просто, – он поправил рукой смоляные волосы, – скучно немного порой.

– Вот пойди и повеселись, – сказала она. – Можешь к моей сестрице в гости наведаться. Там тебе и хохот, и тепло, и калачи с блинами.

Дух заливисто засмеялся. Почти как человек.

– Как скажешь, Василика, – отозвался он. – Как скажешь.

Дух растворился среди хвойных веток, не тронув ее. Она не удивилась – с обитателями Нави бывало и не такое. Они могли появиться перед носом, а могли долго не показываться на глаза. Ягиня рассказывала, что духи утащили немало молодиц: вились вокруг ведьминых учениц, поили их сладким вином, а потом сжирали. Но если лесная ведьма оставалась одна, без преемницы, то она переходила под защиту Лешего.

Потому что кто-то должен был охранять грань. Впрочем, Василика сомневалась в своей… живости? После возвращения и пламенной вспышки что-то в ней умерло. Может, она теперь нежичка, просто сама того не ведает? Оттого и духи ее не трогают.

А что, вполне может быть, – в ребрах ощущались пустота и холод, словно боги распороли ей грудь, вынули оттуда все теплое и оставили так. Василика прислонилась к клену, вспомнив, что деревья могут забирать людскую боль себе. Она почувствовала, как под толстой корой течет жизнь, как корни наполняются силой земли и передают ее кронам, окутанным солнечным светом. От этой радости зарождались листья.

Василика прикрыла глаза и попыталась слиться с кленом и передать ему всю свою черноту, бессилие, голод, холод.

– Забирай, – шептала она. – Забирай все и дай мне покой. Пусть внутри меня тоже настанет весна.

Дерево слушалось и вбирало липкую тьму. На душе понемногу легчало. Маленькие проблески света рассеивали пустоту, пока еще бледные и слабые. Василика вздохнула, протерла глаза и по-новому взглянула на Лес. Время Мораны заканчивалось. Жизнь побеждала Смерть. Весна уже шла с первыми цветами, первой зеленью и первым молоком. По всему лесу скоро начнутся пляски.

Василика выдохнула и улыбнулась. На одном берегу реки веселятся люди, на другом – нечисть. Раньше она сидела рядом с Марвой и чувствовала себя чужой среди хвастливых девок – теперь она так же будет сидеть возле русалок и утопленниц. Ни то ни се, но хотя бы живая. Жи-ва-я. После всего.

Василика старалась не думать о Кощее и Мраке, но порой не получалось. Однажды всадник Ночи постучится в ворота, захочет зайти в избушку, передохнуть или чего хуже. Она не знала, что с ним делать – теперь, когда все обиды вылились и исчезли. Наверное, боги подскажут.