Он не казался раздосадованным, скорее удивленным. Прищурился:

— Ты умеешь колдовать?

— Простые заговоры, как все мередарцы. Чувствую магию. Не более того.

Это было правдой. Дея знала, что в империи у многих магические способности той или иной силы. Императорская семья тоже обладала сильным колдовством. Но в Мередаре всё было не так, может, поэтому оттуда и выходили самые искусные колдуны. Тех, кто обладал силой, еще в пятилетнем возрасте отнимали от матерей и воспитывали в колдовских монастырях.

Дея не принадлежала к их числу.

Но невольно вспомнила о темных духах-дафорах, которых призывал ее собственный брат в напутствие. Дея полагала, это что-то вроде обычного пожелания хорошей дороги, но вдруг заклинания имели реальную силу?

— Хорошо, — ровно сказал Кэл. — Если ты соврала и от тебя будет хоть какая-то угроза империи или императору, я сам тебя убью.

Дея не сомневалась, что он может воплотить угрозу. Без труда.

— Пока что наслаждайся свободой, птичка. И готовься к церемонии гадания, ты приглашена.

Птичкой Дея себя не ощущала. Только если очень маленькой и посаженной в тесную клетку.

Кэл маялся под дверью брата.

Понимал, что это глупо и стоит постучать, раз уж явился, но всё равно никак себя не пересиливал. В конце концов, Эйдарис мог быть занят. Или уже лег спать. Или у него вообще наложница — император не придавал им особого значения, скорее, считал необходимостью и потребностью тела.

Спросить у стражников можно было, но Кэл не хотел казаться в их глазах неуверенным. Проклятие! Если он так и продолжит мяться, скоро весь дворец узнает, как Воля императора топтался у его двери.

Кэл постучал и вошел внутрь, получив разрешение.

После коронации Эйдарис не стал переезжать в покои отца, оставшись в своих комнатах. Неброских, без особых изысков, но достаточно больших и удобных. Шаги Кэла скрадывали ковры, на окне уже светился фонарик для духов предков. Но сам Эйдарис не спал.

Он снял мундир и сидел в штанах и рубахе за столом. Огромную столешницу отполировали вода и соль: когда-то она была частью палубы королевского фрегата, пока тот не списали. Подростком Эйдарис успел провести на нем немало времени и воду любил.

На столе горело несколько фонариков, всё было завалено бумагами, которые Эйдарис и смотрел.

— Можно, — Кэл прочистил горло, — можно я останусь тут на ночь?

Эйдарис приподнял брови и быстро кивнул:

— Конечно.

Такое иногда случалось, когда после сильного приступа, второй повторялся через день или два. Кэл ощущал их приближение, как некоторые чувствуют грозу или что-то плохое. В прошлый раз он уговаривал себя, что ему кажется.

— Я подумал, ты прав, — смущенно сказал Кэл, опуская глаза. — Лучше приду к тебе заранее, чтобы приступ не начался, и завтра я мог бы быть нормальным. Иначе всем только хуже делаю.

Императорская кровать была большой, массивной, с балдахином — правда, Эйдарис его не любил и обычно раскрывал. А у стены стояла удобная кушетка, к которой и направился Кэл. Они уже делали так раньше и не раз: энергия Эйдариса усмиряла приступы, если братья просто были рядом. Если Кэл не упрямился и приходил.

На кушетке лежало свернутое одеяло. Пусть Кэл давно не являлся, и никто не знал, когда проклятие снова даст о себе знать, но Эйдарис хранил это место так, будто брат может прийти в любой момент.

Сейчас хотя бы ночью, это удобно. Хуже, когда Кэл ощущал приближение приступа будучи в седле далеко от дворца или на каком-нибудь долгом приеме.

Он осторожно присел на кушетку и коснулся пальцами одеяла. Он был растроган.

Кэл мог видеть только спину Эйдариса, склонившегося над столом, но знал, что тот услышит его голос:

— Дела подождут до завтра. Ты бы тоже поспал, шалир.

Короткое слово, которое пришло из тех же земель, что их дед. Клановое слово, которое обозначало что-то вроде «братишка» и предназначалось самым близким, не всегда по крови.

Эйдарис был братом. А потом уже всё остальное.

Кэл улегся на кушетку, завернувшись в одеяло, и услышал, как Эйдарис тушит фонарики, чтобы тоже отправиться в постель.

Овца лежала на боку и пыталась дергаться, но не очень активно. Идеальное животное, которое отбирали жрецы крови по специальным признакам. Годовалая здоровая овца, глаза которой скрывала плотная повязка. Ее передние ноги были связаны с одной задней.

Храм крови представлял собой довольно мрачное помещение, сплошь в черных цветах и красных бумажных светильниках. Пока они скорее скрадывали нежели показывали, зато отлично подходили к флейтам и барабанам, которые выводили энергичную мелодию. В нее вливался голос певицы крови.