– Что, что ты решил? – затараторил Вечка. – Уходим? Уходим?

Кежа прикрыл ему ладонью рот:

– Я тут лодку неподалеку припрятал. Ты не думай, мы тут решили – с тобой пойдем. Куда ты, туда и мы. Живыми им не дадимся!

– Стой, – перебил его Учай. – Не гомони. Сейчас мы идем собирать цветы.

– Куда? – с недоумением переспросил его ближайший друг.

– Собирать цветы, – раздраженно повторил Учай. – Вон у соседей под окном растут. Белые такие, вонючие, с острыми листьями и колючками. Сами цветы уже отошли, но остались колючки. Они-то мне и нужны.

Дети Грома недоверчиво глядели на своего хитроумного предводителя. Конечно, они знали, о каких колючках идет речь. Но зачем они могли понадобиться? Разве что кидаться ими в вождей…

– Скорее! – подгонял их Учай. – Уже за полночь, а нам еще много надо сделать!

Поутру общинная изба вновь стала заполняться вождями, прибывшими на пиршество. Учай глядел на них – судя по жестким лицам, по взглядам, бросаемым исподлобья, пировать они нынче были не расположены. Сегодня вождей было даже больше, чем вчера. Учай ждал гостей, расположившись во главе стола.

– Эй, недомерок, ты чего там уселся? – прикрикнул один из только что прибывших бородачей. – Твое место у двери! Радуйся еще, что за общий стол пустили. И то не твоя заслуга, а лишь из почтения к твоему отцу, славному Толмаю…

– Погоди, – остановил его Иллем, вождь рода Матери-Лягушки. – Хоть ты, Учай, там без спросу и права сидишь, хоть ты не ровня – но сперва ответь. Вчера был уговор, что ты нам явишь арьяльцев, от которых вроде бы как спасаешь свой народ. Каждому из нас любопытно повидать их. А то языком молоть – не камни ворочать. Ну, что скажешь? Где они?

– Будут вам арьяльцы, – хмуро глядя на вопрошающего, ответил Учай. – Здесь мое место. Сейчас я – старший среди вержан! Если желаете сразиться со мной и моими союзниками, за воротами нам места хватит. А если пожаловали с миром, то вам – поклон и почет. Но прежде чем решите, со мной ли идти или против меня, восславим богов, даровавших нам жизнь, и помянем моего отца, славного вождя Толмая…

Учай сделал знак, и Сыны Грома, ожидавшие у дверей, осторожно, чтобы не расплескать, внесли и водрузили на стол огромный жбан, почти доверху полный священного пива. Будто лодка посреди озера, на пивной глади плавал резной ковшик. Вечка, следовавший за собратьями, расставил перед вождями липовые чаши. – Дабы изъявить почтение гостям, я, как самый молодой среди вас, выпью последним, – скромно произнес Учай. – Могучий Тума, не желаешь ли, как мой ближний родич, первым отведать дара богов?

Вождь обжан, довольно хекнув, одобрительно поглядел на юношу и наполнил свою чашу священным напитком. Затем передал ковш соседу, тот следующему, пока все чаши собравшихся не были заполнены до края.

Последним, как и обещал, налил себе пива Учай. Сердце его колотилось от волнения. Он с трудом сдерживал дрожь в руках, чтобы не расплескать янтарную жидкость и не выдать себя. Чтобы немного отвлечься, он перевел взгляд на резные изваяния богов в священном углу – точнее, не столько на них, сколько на восседавшего подле них безногого песнопевца. Зарни сидел на устеленном шкурами помосте, который загодя притащили туда крепкие молодцы, одетые как ингри, но говорившие между собой на чужом языке. Оделся сказитель богато, обрубки ног накрыл пятнистой рысьей шкурой. Две рыжеватые с проседью косы свисали ему на грудь. На лбу между бровей у гусляра краснело маленькое солнечное колесо. Учай поймал себя на том, что ждет от слепца какого-то знака одобрения, но тот лишь рассеянно улыбался, глядя перед собой белыми глазами.

– Во славу пращуров! – диким вепрем рявкнул Тума, вставая и поднимая чашу. – Почтим Хирву, праотца вержан!

И в три глотка осушил чашу до дна. Все прочие вожди последовали за ним. Учай тоже пригубил хмельной напиток. Но он старался не спешить.

– Ну что? – насмешливо обратился к нему Иллем, который уже спрашивал про арьяльцев. – Где же твои чужеземцы? Что-то они не торопятся к нам на пир! Уж не растаяли ли с утренним туманом?

Стоявшие вокруг стола вожди захохотали, поддерживая его незамысловатую шутку. На лице Учая не отразилось ничего.

– Скоро будут, – холодно пообещал он, не сводя взгляда с разгоряченных выпитым лиц вождей. – Я уже слышу их шаги.

«Но когда же, когда?!» – стучало у него в голове.

Ему припомнилось, как ночью он осторожно разрезал принесенные собратьями колючие плоды, вытряхивал из них черные семена, растирал их между камнями… Неужели Зарни обманул его? Но зачем?

Будто подслушав его мысли, песнопевец начал легонько перебирать струны и что-то напевать едва слышно себе под нос.

– Спой нам о моем отце! – попросил его Учай, чтобы выиграть хоть немного времени. – О нем и об арьяльцах!

Зарни кивнул. Голос его вдруг усилился, и слова зазвенели так, что сыну Толмая вдруг показалось, будто они ударяются о крышу, разбиваются на множество тонких звуков, пронзающих воздух, и падают на сидящих дождем из звонких искр. Учай глядел на знакомые лица, с удивлением осознавая, как они меняются прямо у него на глазах. Сначала расширились глаза – да что там расширились, они теперь были вполлица и горели подобно кострам!

А голос звучал все громче, все яснее призывал отца Учая прийти, вернуться к сыну и защитить всех людей Ингри-маа от близкого врага!