В первый же день обучения я узнаю человека, который нажимает на кнопки в дальнем конце ряда нажимающих на кнопки.

— Тоби-Прилипала?

— О, какие люди! — Он внезапно обнимает меня, затем легонько толкает в плечо: — Зови меня Гарольд. Тут я тебе никакой не прилипала.

— Гарольд, — повторяю я, — что ты здесь делаешь?

— Меня турнули из океана за то, что из-за меня в секторе изменился эмоциональный баланс. Мои чувства убивали всех морских обитателей в округе. Пострадали даже люди и, судя по всему, креветки. — Гарольд протягивает мне кружку и наливает в нее кофе. — Агентство направило меня сюда где-то с месяц назад.

— Приятно видеть кого-то знакомого, — говорю я, удивляясь, что вообще смогла узнать Гарольда, не облепленного крабами, ракушками и водорослями. Удивляясь, что он узнал меня.

— Взаимно, дружок! А что привело тебя в это уважаемое заведение?

— Схалтурила, знаешь ли, в убийственной ситуации.

— Что ж, что ж, ты здесь впишешься.

— В смысле?

Мимо проходит надзирательша, и Гарольд замолкает. Он снова открывает рот, только когда та скрывается из поля зрения.

— Ты же не знаешь, зачем все эти кнопки, да?

— Нет. Не думала, что хоть кто-то это знает.

Я вообще не предполагала, что во всем этом есть хоть какой-то смысл. Впервые в жизни я не видела результата своей работы.

Гарольд склоняется ближе, так, что его губы чуть ли не касаются моего уха.

— Бомбы, — шепчет он. — В смысле, их сбрасывают.

Определенная комбинация кнопок сбрасывает бомбу на определенное место. Каждая комбинация подтверждается хозяевами дирижабля. Гарольд думает, что они — какой-то конгломерат нескольких стран-союзников, или один сумасшедший миллиардер, или суперзлодей, или олигарх с кучей земельных владений, бомбящий их, чтобы нажиться на страховых выплатах.

Гарольд объясняет, что если кто-то из надзирателей не прикасается к кнопкам, то технически они не срабатывают, и, следовательно, бомбы не сбрасываются. И если надзиратель их не сбрасывает, значит, так нужно хозяину. А беглые временные здесь работают потому, что не просто скрываются, они вообще вне закона, следовательно, никого нельзя обвинить в сбрасывании бомб, как нельзя ни допросить, ни повесить, ни привлечь к ответственности, и вообще создается впечатление, будто бомбы летят сами по себе из невероятного и непредсказуемого неба.

Гарольд валяется на своей койке и философствует.

— Знаешь, о чем никогда не предупреждают тех, кто идет работать ракушкой? — спрашивает он.

— Иочемже?

— О том, что потом они уже никогда не перестанут чувствовать себя ракушками, они навсегда останутся ими. Конечно, они снова могут ходить, бегать и прыгать. Могут обнять коллегу-временного и угостить его чашкой кофе. Могут даже влезть на чертов дирижабль. И даже их член обычного человеческого размера. Но в венах уже течет соленая вода. И это уже навсегда.

Я пытаюсь представить, что течет в моих венах. Могу ли я почувствовать внутри себя океан, если захочу? Вдруг я в глубине души все еще пират? Или манекен? Или та маленькая девочка, притворяющаяся призраком? Хорошо, что я сижу, когда какая-то огромная фиолетовая волна захлестывает меня с головой и я теряю равновесие и уже почти не могу дышать. Но вдруг вспоминаю, что Гарольд рассказывал, что может менять эмоциональный баланс всех вокруг, что его чувства могут проникать в окружающих, менять их. Причинять боль.

На следующее утро один из наших коллег отказывается нажимать на кнопки.

— Что значит — вы отказываетесь? — спрашивает надзирательша.

— Я отказываюсь, — повторяет временный.

— Как отказываетесь?

— Я отказываюсь безоговорочно.

Гарольд бросает на меня взгляд, беззвучно произносит «ого».

— Безоговорочно? — переспрашивает надзирательша, выпучив глаза.

— По большей мере я отказываюсь безоговорочно. По меньшей мере я отказываюсь твердо. Твердо, как горошина под матрасом.

— И на основании чего?

— Каком основании и где?

— На основании чего вы отказываетесь твердо, как горошина под матрасом?

— У нас слабое основание, мы на облаках.

— На каких облаках?

— Морали, — говорит наш коллега, — я отказываюсь на облаках морали.

— Это полный абсурд, — говорит надзирательша, нарезая круги по дирижаблю, заложив руки за спину. — Никогда не слышала о такой вещи, как мораль!

— Ну, все в жизни бывает в первый раз.

— Вы знаете последствия, которые влечет за собой неподчинение, не так ли?