Федя запыхался. Он был весь мокрый, потому что озорные волны набегали и обдавали его с головы до ног. Волны шли издалека, одна, другая, третья… Шли друг за другом, не уставая, не останавливаясь. А у самого берега поднимались на дыбы, прозрачные, будто стеклянные, с белой пеной на гребне, падали на берег, разбивались и осыпали брызгами всех, кто ходил тут, бегал и суетился…

Федя набрал полную бадейку хамсы, выпрямился, оглядел все вокруг. Темно-серебряная бахрома на песке уже исчезла, почти всю хамсу подобрали.

«А где же Данилка? – вдруг вспомнил Федя. – Что же его не видать? Не слыхал он про хамсу, что ли?» А Данилка сидел в это время у горы Теп-Сель на большом сером камне и ждал друга.

Данилке уже надоело сидеть и ковырять оранжевый лишайник, которым оброс камень. Он то ложился на спину и смотрел в небо, то перевертывался на живот и разглядывал, как букашки и муравьи копошатся среди низенькой зеленой травы, то пробовал постоять на руках, подняв ноги вверх. Жара начала донимать его, и Данилка вскарабкался повыше – посмотреть, не идет ли Федя. И оттуда, с горы, увидел, что Федя идет по улице вместе с ребятами и ведра у них полны рыбы. Данилка все понял: он просидел здесь и прозевал такое утро, которое, может быть, за целый год больше не повторится, а Федя убежал один, не позвал его.

Данилка схватил какой-то камень, запустил его что есть силы в расселину горы. Потом запустил туда же еще один камень, побольше, и, сунув руки в карманы, пошел вверх по горе Теп-Сель. У него даже слов не хватало, чтобы высказать свою обиду, горькую как полынь, по которой ступали его ноги.

Гора Теп-Сель не крутая, округлая, будто каравай. Ни одного деревца не растет на этой горе, ни одного кустика. Только невысокая пахучая полынь, да чебрец, да какие-то жесткие колючки.

Дорога кольцом обвивала гору. Вершина ее над дорогой была вся усыпана коричневыми гладкими плитками. Когда взрывали гору, то эти плитки летели вверх, а потом дождем падали на склоны.

Камнедробилка работала под самой вершиной. Она шумела, скрежетала, грызла стальными зубами камень. А соседние горы, тихие, безмолвные, словно прислушивались к ее грохоту и скрежету и словно боялись ее. Может, она и на их склоны влезет и так же будет грызть их каменные бока?

Вдруг Данилку окликнул задорный, звонкий голос:

– Данилка! Куда бредешь?

В холодке под тенью большого камня сидела Тоня Каштанова, румяная и белобрысая, в синем клетчатом платье. Ее брат, Николай Каштанов, работал на камнедробилке.

– Просто посмотреть иду, – сказал Данилка и хотел пройти мимо.

Но Тоня сказала:

– А я воды нашим приносила. Прямо из ключа.

Данилка ничего не ответил и пошел дальше. Тогда Тоня опять остановила его:

– А наши, как взрывали… так вот что нашли! – Тоня что-то держала в ладонях.

Данилке стало интересно. Он остановился:

– Что?

– Подойди да погляди, – ответила Тоня. – Я, что ли, к тебе пойду?

Данилка сбежал к ней с тропочки, сел рядом в холодок на пахучую полынь. Тогда Тоня раскрыла руки, и Данилка увидел две тусклые желтые монеты.

– Деньги? – удивился Данилка.

– Ага… деньги, – неуверенно сказала Тоня. – Старинные какие-то.

– А кто же их потерял?

– Ну, те потеряли, которые жили здесь когда-нибудь.

– На Теп-Селе никто не жил, – сказал Данилка, – я-то знаю.

– Ты знаешь! – засмеялась Тоня. – Ты и на свете-то всего девятый год живешь! А эти люди жили, когда еще и нас с тобой не было, и наших отцов не было.

– И моего отца не было?

Данилка никак не мог себе представить, что было когда-то такое время, когда не было его отца.

– И даже деда твоего не было, – сказала Тоня.

– А твоего?

– И моего тоже. Бестолковый какой-то! – Тоня рассердилась. – И не понимаешь ничего! Вот когда будешь историю учить, тогда поймешь.

Данилка молча смотрел на монеты. Он хотел взять их в руки, но Тоня не дала.

– Мне их самой подержать дали, – сказала она, – чтобы, пока работают, не потерялись.

– А потом?

– Потом наш Николай их к учителю отнесет. А может, что-нибудь очень важное в этих монетах?

– А когда он понесет?

– Вот будет перерыв на обед, так и понесет. – И она крепко зажала монеты в горячих ладонях.

Солнце палило. Большой камень дышал на них зноем. Тени под камнем почти не оставалось.

– Когда же обед… – начал было Данилка.

И тут, будто по его слову, камнедробилка остановилась, и в горах сразу наступила тишина. Данилка вскочил:

– Пошли!

Тоня вскочила тоже, взяла бидончик, который лежал около нее, надела дужку на руку. И снова позвенела монетами в ладонях.