«Дорогая миссис Эймс! Должен признаться, что вы имеете преимущество передо мной. Я еще не видал своей книги и не представляю себе, как она выглядит. Но зато и вы не можете представить себе, почему я не буду у вас в будущую субботу. Вы знаете, я все делаю быстро. В воскресенье утром у меня еще не было ни малейшего намерения сделать то, что я делаю теперь. Я отправился посмотреть дом, в который собираюсь переехать, и тут у меня зародилась эта мысль. Я решился. В субботу вечером я приступил к сватовству; в понедельник дело было на мази, и в будущую субботу я женюсь на Бесси Мадерн, кузине Минни Мадерн Фикс. В будущую субботу, как только все будет проделано, мы вскочим на велосипеды и отправимся в трехдневное путешествие, а затем — домой и за работу.

Я знаю, вы скажете: «Какой безрассудный мальчишка». Меня привели к этому разные глубокие соображения. Но я решительно отклоняю одно возражение: что я буду связан. Я уже связан. Потому что, даже когда я холост, у меня такое же хозяйство. И если я пожелаю отправиться в Китай, мне придется заботиться о доме, буду я женат или нет.

А так у меня поддержка, и я смогу посвящать больше времени работе. Ведь вы знаете: у нас только одна жизнь. Надо ее прожить как следует. А затем у меня широкое сердце, и я буду чище и здоровее, если на меня будет надета узда, и меня не будет носить всюду, куда бы мне ни захотелось. Я уверен — вы поймете.

Благодарю вас за ваши милые слова по поводу выхода «Сына Волка». Я дам знать, когда вернусь и устроюсь, и попрошу вас и всех ваших прийти повидаться со мной и с моими. Я все устрою по возвращении. Венчание будет без приглашенных.

Извещения разошлем потом. Искренне преданный вам

— Силы небесные! — воскликнула тетя. — Подумать только, что делает этот ребенок. Рассудочный, обдуманный брак для такого человека, как он, созданного для любви. «Только одна жизнь!.. И надо ее прожить как следует!» Мальчик, должно быть, сошел с ума, если думает, что такая хладнокровная женитьба — живая жизнь.

— Почему сошел с ума? Может быть, именно исключительно здоров или думает, что здоров, — равнодушно заметила я.

Затем Джек Лондон исчез с нашего горизонта. Только раз они приезжали с женой на велосипедах. Я уехала на Восток и в Европу и долго ничего не слыхала о нем, пока однажды случайно не прочла в калифорнийской газете, что у Джека Лондона родилась дочь.

Джек Лондон родился в Сан-Франциско [1] 12 января 1876 года. В то время отец его занимался подрядами и жил с женой и двумя маленькими дочерьми от первого брака Элизой и Идой в большом хорошем доме на Третьей улице. Так как Джон и Флора Лондон не принадлежали ни к какой официальной церкви, то ребенок так и не был окрещен и откликался на имя Джонни, пока, подросши, не выбрал по собственной инициативе имя Джек.

Флора Лондон не могла сама кормить ребенка, и к маленькому Джеку была взята кормилица-негритянка, миссис Прентис, иначе мамми Дженни. Мамми Дженни обожала «хлопковый мячик», как она называла своего белого питомца, и он всю жизнь отвечал ей самой горячей любовью.

Джеку было около пяти лет, когда семья перебралась на другую сторону залива — в Окленд. Джон Лондон сознавал свою неприспособленность к коммерческим делам, сумел вовремя ликвидировать дело и избежать полного разорения. На уцелевшие деньги он снял в аренду участок земли и занялся огородничеством. Для сбыта продуктов была открыта зеленная лавка.

— Мой отец был лучшим из людей, — не раз говорил мне Джек, — но он был слишком хорош по своей природе, чтобы выдержать ту жестокую борьбу за существование, которую приходится испытать каждому, желающему уцелеть в нашей анархически-капиталистической системе.

И на этот раз дело могло пойти успешно, если бы Джон Лондон не связался с компаньоном, который буквально ограбил и разорил его.

В Аламеде семья Лондонов переменила несколько квартир, так как у Флоры была страсть к переездам; но Джек запомнил только одну квартиру на Седьмой улице, потому что там впервые он надел штанишки. Правда, штанишки были прикрыты юбочкой; но Джек, не желая переносить подобного унижения, постоянно задирал юбочку, чтобы все прохожие могли убедиться в том, что он настоящий мужчина.

По рассказам сестры Джека, Элизы, это был прелестный, крепкий, здоровый ребенок.

— Вернее всего будет определить его как делового ребенка, — рассказывала она. — Я не помню его иначе как с книгой в руках.

Пяти лет он самостоятельно научился читать и писать. Внешне маленький Джек был застенчив и робок, но под этой робостью скрывалась огромная жажда понимания и симпатии, не находившая отклика ни в ком, кроме Элизы. Проявлять свои чувства было не принято в семье Лондонов.

— Я не помню, чтобы в детстве мать приласкала меня, — говорил Джек. — Помню только, что изредка отец проводил рукой по моей голове и говорил ласково: «Ай, ай, сынок!», если что-нибудь шло не так.

Говорят, что матери знаменитых людей редко бывают веселыми и жизнерадостными женщинами. Флора Лондон не составляла исключения. Она была абсолютно лишена жизнерадостности, молодости и веселья. «Она всегда была такая», — говорили о ней знакомые, когда она была уже пожилой женщиной. Джек не раз говорил мне: «Я не помню времени, когда моя мать не была бы старой».

Как одно из лучших воспоминаний об Аламеде сохранился в памяти Джека новенький, чистенький коттедж мамми Дженни. Там большеглазый белый мальчик всегда мог рассчитывать на радушный прием и вкусные пирожки. Мамми Дженни была чистокровная негритянка и гордилась этим. И хотя расовая гордость его матери наложила известный отпечаток на Джека, все же он не понимал, что дети миссис Прентис, Вилли и Анни, чем-то отличаются от него. Однажды, залепив помидором прямо в нос Вилли, он наивно крикнул: «Ой, Вилли! Я расплющил тебе нос, и теперь он совсем как у негра!».