Шрифт:
О Владивостоке:
Белеют волны, словно в инее, И чайки мечутся тоскливо. И смотрят сопки тёмно-синие В простор Амурского залива. То сильный ветер слабым сменится, То вновь окрепнет, своенравный. А где у рифа волны пенятся, Там утонул баркас недавно. Сегодня славно крабы ловятся, От рыбы сеть трещит и рвётся. Но грустно на земле становится — Рыбак на землю не вернётся.О войне:
Меня расстреляли фашисты, Прострелены грудь и нога. И ветер блудил неистовый, Шумела седая пурга. Зарыт я в морозное утро, В холодной земле я лежал… Но как-то в закат перламутровый Я ожил и на ноги встал…Сын Георгия Борис Матвеев тоже сочинял всю жизнь, но публиковаться стал только в перестройку, в возрасте за пятьдесят: психологический детектив «Продавец скандалов и славы», сатирические рассказы «Общество спасения человечества».
Татьяна Николаевна Матвеева родилась в 1903 году, в детстве бывала в Японии. Вышла замуж за подпольщика Петра Евтушенко, которого арестовывали то японцы, то каппелевцы.
Из стихов Татьяны Матвеевой 1923 года:
…Я умру среди них без привета, Без ласкающих солнца лучей — Я обломок какой-то планеты Среди чёрных угарных ночей.Когда летом 1937 года Владивосток посетила Азиатская эскадра ВМС США, Татьяна на ряде мероприятий была переводчицей – английский она знала блестяще. В том же году в третий и последний раз арестовали её мужа. Татьяне пришлось покинуть Владивосток, она переехала в Сарапул, где работала учительницей английского, писала мемуары, стихи, новеллы. Умерла в 1963 году. Её сын Валерий Евтушенко написал книгу об истории рода Матвеевых «Древо плодоносящее», вышедшую во Владивостоке в 2004 году.
Глеб Матвеев восемнадцатилетним умер в Японии (ещё в детстве он получил травму, был горбат, страдал костным туберкулёзом).
Анатолий Матвеев, его брат-близнец, перебрался из Японии в Гватемалу. По другим данным – вёл книжную торговлю в Венесуэле.
Михаил Матвеев, также уехавший вместе с отцом в Японию, в 1948 году вернулся в СССР. В уральском Кизеле работал на шахте. Затем жил в Казахстане, преподавал английский язык и восточные единоборства. Умер в Чимкенте в 1970-х.
Мария Николаевна Матвеева какое-то время была замужем за партизанским поэтом, приятелем Фадеева Костей Рослым, который в 1926 году погиб в Беринговом море, не дописав романа «Маузер». Потом оказалась в Японии, где вышла замуж за торговца Кривушина. С ним перебралась в Сан-Франциско, куда взяла с собой и мать – вдову Матвеева-Амурского Марию Попову, умершую в США в 1950-х.
Иван-да-Новелла
Перечислить всех внуков Матвеева-Амурского невозможно, но двоих обойти вниманием никак нельзя.
Поэт Иван Елагин, сын Венедикта Марта, родился в 1918 году в том самом доме на Абрекской. Настоящее его имя было Уотт-Зангвильд-Иоанн [10] Матвеев – сказалось отцовское «будетлянство». Едва ли поэт, младенцем увезённый из отчего дома, помнил Владивосток, но о родном городе он писал, и очень трогательно:
Не надо их. Оставь. Они жестоки. В иные дни перо переноси. Переночуем во Владивостоке, В одном из дивных тупиков Руси. Представим так: Абрекская. Пригорок. Сметает ветр осеннюю труху. Ах, почему так мил мне и так дорог Домишко, выстроенный наверху?10
Дочь Ивана Елагина Елена (Лиля) Матвеева, впрочем, настаивает на несколько ином варианте: «Уот – так в начале века в России писалось имя любимого дедом американского поэта, Уолта Уитмена. …Зангвилл – а не “Зангвильд” – имя англоеврейского писателя XIX века, Израиля Зангвилла (Israel Zangwill), романы которого любила моя бабушка, Сима Лесохина» (Иван Елагин у Бога на пиру // Крещатик. 2017. № 4).
«Домишком» строение по Абрекской можно было назвать лишь с большой натяжкой. Это было просторное двухэтажное каменное здание с пристройкой, на фоне соседних домиков смотревшееся, можно сказать, роскошно.
Когда отец угодил в ссылку, а мать – в сумасшедший дом, ребёнок стал беспризорником. Спас его счастливый случай: мальчика узнал писатель Фёдор Панфёров и занялся его судьбой.
…Да, на счастье, он узнал меня. Тут со мною началась возня. Справку удалось ему навесть, Что отцу досталось – минус шесть, Что отец в Саратове, – и он Посадил тогда меня в вагон И в Саратов отрядил к отцу…Ещё в ссыльный период Венедикт Март, насколько мог, занимался сыном, волновался о его судьбе, в том числе литературной, называл его своим секретарём. Печататься Зангвильд начал в Киеве [11] . Здесь же он окончил три курса мединститута, женился на поэтессе Ольге Анстей. Когда пришли фашисты, остался на оккупированной территории – не смог уехать, не захотел? Дальше в его жизнеописаниях – лакуна. В лучшем случае об этом периоде пишут так: «Был вынужден эмигрировать, чтобы спасти свою жизнь». Или: «В 1941 году его учёба была прервана войной, и он пошёл служить медиком в армию», «Киев оказался в прифронтовой полосе, Матвеев стал санитаром, помогал спасать жизни раненым бойцам»… При этом не сообщается даже, в какой армии он служил, если вообще служил, – в советской или гитлеровской? Есть ощущение, что мемуаристы и родственники старательно обходят этот опасный сюжет. Не знают – или не хотят говорить? Литературовед Евгений Витковский писал, что Зангвильд при оккупации будто бы работал в роддоме – гуманнее места не придумать. Но, так или иначе, перед освобождением Киева он добровольно ушёл с немцами и беременной женой на Запад. Вероятно, боялся, что ему, мужчине призывного возраста, припомнят сотрудничество с нацистами, в чём бы оно ни выражалось.
11
Первая публикация – перевод стихотворения Максима Рыльского «Концерт» – состоялась в газете «Советская Украина» в январе 1941 года.
В Германии работал в хозяйстве некоего бюргера. С завершением войны оказался среди «перемещённых лиц» – «ди пи», от displaced person – в американской зоне оккупации под Мюнхеном. Ещё в Киеве, когда пришли немцы, Зангвильд назвался Иваном, опасаясь, что его подлинное имя примут за еврейское. В Германии он взял фамилию Елагин. По одной из версий – специально: у «ди пи», опасавшихся, что союзники выдадут их Советам, это называлось «пустить дымовую завесу», они старались обзавестись фальшивыми документами. Не всем, но многим из них точно было что скрывать от правосудия.