Тем не менее Корней Михайлович решился на отход только после того, как я пообещал вывести на обозначенный рубеж сводный пульбат (тридцать шесть станковых пулеметов «максим» с расчетами!), всю роту бронебоев, батарею сорокапяток (четыре орудия из семи уцелевших после бомбежек), а также наиболее полнокровный третий батальон с отдельной ротой второго. Считай, уполовинил полк, отдав максимум средств усиления! Еще и минометы легкие, пятидесятимиллиметровые, все восемь штук…

Конечно, выделенных сил все равно не хватит, чтобы занять резервную линию. Но этого и не требуется: старшему лейтенанту Федору Кирилловичу Рябчевскому, комбату «три», я приказал этой ночью организовать несколько очагов обороны по типу панфиловских, прикрывающих друг друга фланкирующим огнем. А остаткам 115-й бригады осталось лишь занять промежутки между ними, чтобы возродить целостность обороны выступа.

Конечно, тут уж я и сам уже подставляюсь, но все-таки стоит обратить внимание, что, подчиняясь группе Горохова в оперативном плане, я сохраняю определенную свободу действий. И в данном случае мои действия есть разумная и грамотная инициатива, проявленная в период, когда оборона выступа уже фактически прорвана. Еще чуть-чуть – и все посыплется словно карточный домик, причем на фоне отсутствия со стороны командования адекватных попыток удержать ситуацию и минимизировать потери…

Мои орлы выдвинулись на запасные позиции еще ночью, а вот Андрусенко отвел назад лишь часть своих сил, занявшихся земляными работами. В принципе, это логично – в чистом поле особо не удержишься под бомбежкой или артподготовкой, да и вражеская бронетехника уничтожает живую силу гораздо быстрее, когда нет стрелковых ячеек. Другое дело, что отводить нужно было оба батальона, а не сводную роту, и уже за ночь окопаться! Однако майор колебался – то ли надеялся, что окруженные подразделения сумеют вырваться к своим, то ли рассчитывал получить полноценный приказ на отход, то ли ему стало просто совестно бросать товарищей, ведь, когда оставлял раненых зимой, сердце-то небось кровью обливалось. А тут ситуация повторяется если не зеркально, то очень близко…

Наверняка ведь теплилась у него надежда, что Горохов перекинет какой-никакой резерв и что еще можно будет успеть контратаковать, пока не поздно… Но утро встретило всех нас лишь немецкой артподготовкой. Чувствую, вскоре немцы пойдут в атаку, наверняка бросят в бой бронетехнику. И если первый и второй батальоны сто пятнадцатой сегодня еще удержатся на имеющихся позициях, то очаги обороны моих бойцов могут и не выстоять, коли фрицы возьмутся за них в полную силу!

Вот я и стою на наблюдательном пункте первого бата, с которого открывается отличный вид на левый фланг, стою, несмотря на начавшийся обстрел. Руку нужно держать на пульсе…

– Маслов, что со связью?!

Бледный от напряжения лейтенант, уже несколько раз пытавшийся вызвать штаб Андрусенко, только отрицательно мотнул головой. Да оно и понятно, проложенный прямо по земле кабель сто процентов повредило осколками с началом артподготовки. Начальник связи полка уже отправил пару бойцов для восстановления линии, но, думаю, затея эта глупая. Только людей потеряем!

– Понятно, посыльного сюда. И не одного, а пару человек!

Через минуту передо мной уже стоят навытяжку два неестественно бодрых бойца.

– Значит так, орлы, слушайте боевую задачу. Как только закончится артподготовка, на всех парах дуйте в сто пятнадцатую и передайте мое сообщение лично командиру, майору Андрусенко. Конвертов два, каждому по одной штуке, второй из них запасной. Но если вдруг с конвертами что произойдет, озвучьте устно: «Имею опасения за резервную линию обороны. Возможен прорыв в случае атаки со стороны высоты сто девять и четыре. Предлагаю незамедлительно начать отход, оставив на позициях боевое охранение. Отход прикрою с высоты». Все понятно?! Повторить.

Со второго раза посыльные запомнили сообщение слово в слово, а я вновь принялся старательно рассматривать изрытые воронками, кажущиеся отсюда такими тонкими ниточки траншей 115-й бригады. Досталось ей очень крепко, что и говорить, ребята геройски дрались последние три дня… А отход правого крыла и центра бригады я действительно смогу прикрыть огнем полковой артиллерии и тяжелых минометов. Ну и что, что полковушек осталось всего две? Зато к ним есть пусть и небольшой, но все же запас шрапнельных и бризантных снарядов. На открытой местности против пехоты шрапнель действует просто убойно, достанется и десанту незащищенных сверху «ганомагов». Да и бронетехнике не поздоровится при близком подрыве шрапнели, способной повредить качественную цейсовскую оптику…

Немцы сейчас комбинируют тяжелые удары массой танков при поддержке панцегренадер (29 сентября бросили в бой сразу пятьдесят «коробочек») с атаками небольших групп пехоты от роты до двух, усиленных несколькими «тройками». Они вгрызаются в нашу оборону, создавая предпосылки для развития наступления, но подобные отряды вполне реально тормознуть навесным огнем даже двух пушек, до поры до времени придержанных мной в резерве. А тройка минометов гаубичного калибра, посылающих осколочно-фугасные снаряды за пять километров, вполне способны доставить врагу дополнительные сложности…

В общем, отход правого фланга и центра бригады мне есть чем прикрыть. А на левом ее крыле будет действовать – держите меня семеро! – мобильная группа 282-го полка. Да-да, мобильная группа. Как захватили мы при первом штурме и последующих боях за высоту три исправных, массивных «цундапа» с колясками, так я и загорелся создать что-то вроде «пожарной команды», памятуя свой собственный «байкерский» опыт от июня месяца прошлого года.

В принципе, наличие прочной коляски навело меня на однозначную мысль о мотоциклистах-минометчиках. А что? В мое время блуждающие минометы продемонстрировали себя во всей красе. Так вот, имея возможность маневрировать, мои смогут очень быстро менять позицию, сделать несколько беспокоящих врага залпов, а после бодро укатить от ответного огня. Отличная же идея!