Рану на волосистой части головы мне перевязали, даже пару швов наложили. Счёт ещё предъявили. Причем, не в российских рублях, а в австро-венгерских кронах. Куда теперь рубли во Львове? Русская армия уходит, австрийцы возвращаются, вот и доктор, что мне помощь оказывал, уже в новых реалиях сориентировался.

Крон у меня не было. Откуда они возьмутся? Рассчитался рублями, хотя и мог местного врача в оборот взять. Что за дела-то такие? Мы ещё здесь, а он с меня кроны требует?

Честно говоря, не до выяснения отношений мне было. Опять вся левая половина тела у меня как свинцом налилась, заболела левая нога и рука с той же стороны. Хорошо, правая рука отошла после удара. Ничего у меня оказалось не сломано.

Местный милиционер, что городовым мне был в помощь приставлен, извозчика мне нашел и тот на вокзал меня доставил. Извозчик кроны не потребовал, российскими деньгами удовлетворился. С поклоном от меня полтинник принял с изображением Николая Александровича. Серебро, оно и в Африке — серебро, а не какая-то бумажка.

Я посмотрел на часы.

Да уж…

Времени-то с того момента, как я покинул перрон, всего ничего прошло. Час с небольшим, а я и в переплёт попасть успел, по голове получить удосужился, фуражку потерял и в сей момент чепцом Гиппократа народ на перроне пугаю. Почему-то именно такую повязку мне местный доктор наложил. Видимо, приверженец он старой школы и практикует классическую десмургию.

— Иван Иванович, а мы Вас потеряли…

Знакомый санитар меня за рукав шинели тронул.

— Всех наших уже погрузили, а Вас только нет. Санитарный поезд вот-вот отправится…

Ишь, потеряли они меня… Заботливые какие…

Тут мне ещё сильнее нехорошо стало. Совсем даже плохо.

Смутно помню, как в вагоне очутился.

— Куда хоть нас вывозят? — только и хватило сил у соседа по вагону спросить.

Вот как-то, непонятно и зачем, захотелось мне про это узнать. Лежал бы и лежал, какая мне собственно разница? Эвакуируют из Львова и хорошо, не оставили на перроне…

— В Санкт-Петербург, — получил я ответ у более осведомленного раненого.

У него, кстати, тоже голова была вся забинтована.

Сколько раз я уже про каски, и с командиром полка разговаривал, и в дивизию обращался, а толку никакого. Один ответ — нет касок, закупки осуществляются, но пока на линию фронта не доставили.

Могли бы французы и помочь своим союзникам, снабдить нас касками разработки генерала армии Огюста Луи Адриана. Сами они эту войну тоже в кепи начинали, которое никакой защиты от вражеского огня не даёт. Однако, быстро сориентировались и сейчас количество ранений в голову у них в четыре раза сократилось. В четыре раза!!! А сколько убитых меньше стало! Нет, чего-то я совсем не понимаю…

Лучше уж два лишних фунта металла на голове носить и сберечь её от шрапнели. Пусть от пуль она не очень хороша, но всё же защищает…

Так с мыслями про каски я в сон и провалился.

Спал я, как потом оказалось, почти целые сутки. Никто меня не тревожил, мертвец в очередной раз ко мне не приходил. Ну, тот, что на сокровища бьярмов меня навёл.

Сон, он — хорошее лекарство. Особенно, в сочетании с моими золотыми зверьками.

— Ужин, ужин, ужин…

По проходу нашего вагона усач в белом халате двигался. По виду — санитар.

Его слова меня и разбудили. Спящий мозг на сообщение о раздаче пищи среагировал, перешел в один момент в активное состояние. Вот ведь как бывает…

Действительно, перекусить бы весьма не мешало. Последний раз я ещё на тендере паровоза ел, а с этого момента времени вон уж сколько прошло.

Каша была просто замечательная. Не даром говорят, что голод — лучший повар.

Так, а добавка будет? Гречки с тушеночкой я бы ещё навернул…

Добавка была. Государь-император на кормлении раненых не экономил. Да, честно сказать, не у всех моих соседей по санитарному вагону аппетит и был. Сосед мой, пару ложек в себя запихнул и всё. Не елось ему, болезному.

Похоже, завершилась моя инспекционная поездка на театр военных действий. Дорогой я с помощью магии бьярмов немного должен оклематься, может ещё чуток в госпитале поваляюсь и надо мне скорее, всё, что про имеющие непорядки узнал доложить. Нет, писать-то я писал, но всё ли дошло? И про необходимость совершенствования порядка эвакуации, и про каски… Да, многое про что. За всё время нахождения на позициях что-то мои послания толка никакого не имели, всё как было — так и осталось. Сами если только что-то из действующих положений мы нарушали для пользы больных и раненых воинов. По шапке за это получали, но жизни-то солдат дороже.

На следующий день нахождения в поезде я выпросил у сестры милосердия бумагу и карандаш. Они мне для подготовки черновика моего доклада необходимы были. Мысли у меня после контузии путались и приходилось написанное по нескольку раз править. Ещё и стоны попутчиков отвлекали. Это же санитарный вагон, а не тишь кабинета.

Ехали мы на удивление быстро, нигде долго не стояли. Сестры милосердия даже удивлялись — никогда у них такого рейса ещё не было.

— И бомбили нас с аэропланов, и обстреливали… Железными стрелами засыпали… — поделилась со мной воспоминаниями одна из сестер милосердия.