Сосу, конечно. Я ведь сама в раж вхожу. Жаль, что длится это действительно недолго. Когда его член начинает пульсировать, подо мной будто пол в тряску приходит. Знаете это общее всполошенное состояние организма, когда ты улавливаешь приближение какой-то опасности? Происходит резкий выброс адреналина в кровь. Сердце с грохотом срывается. Пульсация в висках становится оглушающей. Дыхание сбивается.

Даня перехватывает инициативу, выдергивает из моего рта член, своей рукой его стискивает. Я охаю, зажмуриваюсь, сжимаюсь вся и замираю. Первые брызги спермы прилетают мне на глаза. Морщусь, ощущая, как Шатохин поливает мое лицо густыми и горячими потоками.

Влажные частые звуки, которые рождают ритмичные движения его руки по члену, перекрывают сначала короткие рычащие выдохи. А потом – громкий хриплый стон, заставляющий меня задрожать.

– Открой рот… – командует Даня резко.

Незамедлительно подчиняюсь. Выкатываю язык, как он когда-то учил. Послушно, не без личного удовольствия принимаю часть той терпкой, солоноватой и вязкой жидкости порока, что он направляет мне в рот. Остальное попадает мне на волосы, плечи и даже грудь.

Удушье возникает неожиданно. Я инстинктивно сглатываю скопившуюся во рту сперму, совершаю натужный вдох, смаргиваю слезы и вновь выкатываю язык.

Семяизвержение Дани по моим ощущениям длится долго. Я с каждой пробегающей секундой дрожу все сильнее, но по факту не двигаюсь. Пока он не опускается на колени рядом со мной. Буквально рухнув, сразу же обнимает. Я закрываю рот, снова сглатываю, как могу, вытираю лицо и будто опадаю, присаживаясь ягодицами на пятки.

Только сейчас замечаю, насколько сильно колотится мое сердце. Только сейчас начинаю бояться, что оно попросту разорвется. Только сейчас в принципе осмысливаю все свои чувства.

– Посмотри на себя, – сипит Даня, обжигая мое лицо дыханием. Я открываю глаза, направляю взгляд вниз и совершенно неуместно смущаюсь. В конце концов, собственное, раскрасневшееся, обнаженное тело в липких потоках спермы не каждый день доводится видеть. – Ты вся моя… Моя, Марин…

На эти заявления не нахожу возражений.

Возможно, потому что их не существует? Возможно, я с ним согласна?

Боже, как же кружится голова…

– Все, Марин. Детокс окончен. Мне башню рвет. Терпения нет. Еще хочу.

Я даже не вслушиваюсь в то, с какими интонациями он это произносит. Смотрю в его все еще черные магнетические глаза и в какой-то транс погружаюсь.

– Я устала, Дань… – мой собственный голос звучит тихо, будто печально. – Я беременна, помнишь? Мне нужно умыться и отдохнуть.

Он прищуривается. Спускает взгляд вниз, на мой живот.

– У тебя что-то болит?

Стыд становится нестерпимым. Я вздыхаю, поднимаюсь и забираюсь в джакузи. Не глядя на Шатохина, быстрыми движениями умываюсь. Но он, конечно, не задерживается. Входит в воду следом. И вновь зачем-то обнимает меня. Прижимаясь сзади, поглаживает живот.

Черт возьми, как меня это… Что? Раздражает? Бесит? Нет. Эта нежность размазывает.

– Извини, – выдыхает Даня, повергая окончательно в шок. – Я месяц без оргазмов. Я мог бы найти кого-то, да… Раньше так делал и даже не думал особо. Я мог бы просто подрочить, – подкрепляет сказанное грубоватым смешком. По моему телу новые волны дрожи расплываются, как я ни стараюсь отгораживаться от всего, что Шатохин делает и говорит. – Марин… Я хотел очиститься… Ну, после того, что было в баре… – едва он это вспоминает, я всхлипываю и с силой дергаюсь, чтобы отодвинуться. Не отпускает. Обхватывает поверх плеч руками и блокирует. – Я понимаю, что сделал тебе больно! Мне очень жаль! Блядь, я говорил уже, но если надо, скажу еще! Пока не найдутся слова, которых, на хрен, для тебя будет достаточно!

– Мне уже достаточно! Перестань об этом вспоминать!

– Ты простила?

– Нет!

– Блядь… Что тогда? Как дальше, Марин?

– Я не знаю! Может, просто оставишь меня в покое?!

– Блядь… Блядь… Маринка, я клянусь, что больше никогда ни к кому другому не прикоснусь. До конца своих дней! Скорее член себе отхерачу, чем суну его в какую-то левую телку. Клянусь, Марин! Ты у меня одна! Я тебя… Я тебя… – наше учащенное дыхание одновременно обрывается. Мир затягивает одуряющая тишина. Пока Даня не рассекает ее сиплым поверхностным выдохом. – Я тебя одну, Марин.

Это… Это то, что я думаю?

Черт…

Что он мелет? Снова мозги мне пудрит? Зачем?

– Я… – хриплю едва слышно. – Я, пожалуй, промолчу.

– Почему?

Он расстроен? А что мне сказать?

– Это… Это я просто не хочу портить.

– Пиздец, Марин, – припечатывает Шатохин в ответ.

Я цокаю языком и тут же завожусь.

– Обидели Бога Похоти! Конечно, пиздец, Дань! Полный пиздец!

Он тотчас к себе разворачивает.

– При чем тут обидели? – впивается взглядом. – А из нормального, значит, нечего сказать? Так получается?