А когда я выныриваю и подвергаюсь захвату со стороны Шатохина, внутри меня очередная перестройка происходит. Под воздействием высокой температуры все резко пересыхает. Сухая горячка ощущается еще страшнее. Разрыв напряжения настолько сильный, будто я – это сверхмощная электростанция, нагрузка в энергоблоках которой то критически падает, то катастрофически возрастает.

– Колись, – требует Даня сиплым шепотом. Вжимает меня в себя так крепко, что, и правда, едва ли физически не раскалывает. На нем рубашка и брюки, но это не служит преградой ни для твердости его тела, ни для жара кожи. – Что такого важного ты собиралась мне рассказать? М? – ладони ползут по моей спине медленно, но ни на секунду не останавливаются. Дойдя до затылка, просто так же планомерно, с тем же обжигающим давлением спускаются обратно вниз. – Марина! Не молчи.

Я и не собиралась. Но едва мы оказались в воде, меня будто парализовало.

Мозговая активность тормозит с пробуксовками. Я не могу понять: ясно ли соображаю. Опаивала Шатохина, а случилось что-то со мной.

Достаточно ли тут темно? Получится ли все так, как я задумала? В любом случае в океане надежнее, чем на белых простынях. Все должно произойти именно здесь. Хотя бы первое проникновение. Вода смоет кровь. Пока выйдем, ничего не останется.

– Мар-р-рина, – рычит Шатохин, прижимаясь щекой к моей щеке.

А затем еще и кусается. Мочка, под ухом, шея, подбородок – кривую цепочку выдает. Языком стирает покалывающее жжение. Эта влажная ласка оставляет после себя уже дрожь. Пекло вокруг, а у меня мурашки.

– Дань… – буквально задыхаюсь на этом шепоте. Я ведь реально в панике от того, что должно случиться. Как ни стараюсь блокировать эмоции, не удается даже приглушить их. – Я тебя обманула, Дань… Как обычно, да… Вот такая я! Лишь бы по-моему было! Как бы ты не выложился, мне всегда мало. Я выверну еще!!! Еще и еще! Снова и снова! Ясно тебе?!

Так сильно трясусь, что зубы клацают.

Никогда еще такого волнения не переживала. Я на грани истерики.

Нужно, чтобы это скорее случилось, иначе я попросту сойду с ума в ожидании казни.

– Ну ты… Сучка ты, Марина, – цедит Шатохин сквозь зубы. – Мелкая кровожадная стерва!

Зажмуриваясь, мотаю головой. Возражаю инстинктивно. Но на словах защищаться не пытаюсь.

– Давай, включай своего Бога Похоти, – подстегиваю спешно. Порывисто обнимая, прижимаюсь губами к его губам. Отрывисто скользим. Больше дыханием задеваем. Оно у нас обоих так бомбит, что травмировать способно – ошпарить, словно пар. – Возьми меня, Даня.

Он цепенеет. Сначала телом, а мгновение спустя и дыханием. Все, что может, блокирует. Только вот сердце грохочет. Каждый его удар чувствую. А я еще думала, что мое сдурело и вышло из строя. Данино определенно перебивает мой рекорд. Влегкую!

Поражаюсь. Ужасаюсь. Ликую.

– Взять? – данное слово в очерченном контексте ему явно незнакомо. Другие глаголы привык использовать. Это же, вероятно, воспринимает глубже по смыслу. И не то чтобы я этот процесс сознательно усилила, однако в некоторой степени рада, что так получается. Чтобы себе ни твердила, для меня близость с Даней Шатохиным не просто секс. – Возьму, конечно. Беру, Марин! Забираю! Но, сука… Прямо здесь, что ли? Я ебу, – вздох. Рев: – Какого хрена, Марин? Зачем тогда кровать и вся эта романтическая чухня? Что ты, блядь, мутишь? Водка в вине, провокации, прыжок в воду… Теперь еще секс здесь? На хрена все это? –­ выдает с конкретным наездом.

Взыскательно, яростно, беспощадно… Гасит.

А я ведь и без того – распухший воспаленный нерв. От всего, что Даня выдает, меня дополнительной энергией перетряхивает. И тогда уже ее количество становится непереносимой стихией.

Вместо того чтобы прикинуться, что я такая искренняя и неподдельная, даже не понимаю, к чему он клонит, поджигаю атмосферу ответной агрессией:

– Ты на что, черт возьми, намекаешь?

Как там говорят? На воре и шапка горит? Что-то такое со мной происходит.

Вероятно, это стыд пробивается.

Что я творю, в самом деле? Но обратно ведь не отмотаешь. А душа уже кипит! Все, что долгое-долгое время копила, ударной волной наружу выбрасывает.

– Я ни на что не намекаю, Марин! Но в откупоренной тобой бутылке Латура есть водяра. И залили ее туда не производители, – оглушает заявлением.

Унижение – вот, что я испытываю. А для меня это чувство является самым разрушительным. К сожалению, я теряю крупицы рассудка.

– Да как ты смеешь? – срывая голос, на весь остров ору. – Как ты смеешь обвинять меня? Меня?! – луплю раскрытыми ладонями по Даниным плечам.

– Это, чтоб тебя, не обвинения, а факты, Марин! Я не понимаю, че ты творишь вообще? Течешь, но не даешь. Обижаешься и проклинаешь, но сосешь. Просишь романтику и тут же плюешь на нее. Че тебе от меня надо, блядь?!

– Ничего!!!

Отталкиваю его. Не играю. Никаких целей больше не преследую.

Пофиг на все! Уйти хочу!

Только вот Шатохин не отпускает. С такой силой впивается пальцами в плечи, что у меня слезы выступают. Синяки точно останутся. Но разве это проблема?

– Знаешь что? – выталкивает Даня с каким-то надрывом. Я даже на миг застываю. Вглядываясь в его мерцающие глаза, медленно-медленно рассыпаюсь. – Подмешиваешь мне какую-то хрень, так раздвинь ноги и принимай член уже! Я так это понимаю. Нет, сука, ты тянешь меня плавать! Че происходит, твою мать?! Меня заебало, Марин!