– Никогда, никогда, никогда. Но сегодня утром я велел своему слуге связать меня по телефону с Парижем, думая, что это займет целый час, но он сразу дозвонился. Так что теперь я без дела и с уймой свободного времени. Разве мой английский не чудесен?

Этот звонок в Париж показался мне весьма ухарской блажью. Тетя Сэди и тетя Эмили заказывали междугородные разговоры только в кризисные моменты и даже тогда обычно давали отбой на полуфразе, когда звучал трехминутный сигнал. Да, Дэви разговаривал со своим лондонским врачом почти ежедневно, но это было всего лишь из Кента, и в любом случае можно сказать, что здоровье Дэви действительно представляло собой нескончаемый кризис. Но звонить в Париж, за границу!

– Кто-то болен? – осмелилась я.

– Не совсем, но она терзается, бедняжка. Я вполне это понимаю, Париж без меня, наверное, ужасен. Мне ее очень жаль, правда.

– Кого? – спросила я, потому что любопытство перевесило мою робость. И впрямь, трудно долго чувствовать себя робкой с таким необыкновенным человеком.

– Мою невесту, – беззаботно ответил он.

Увы! Что-то подсказало мне, что таким и будет ответ; сердце мое упало, и я глухо промолвила:

– О! Как интересно! Вы помолвлены?

Он искоса бросил на меня загадочный взгляд.

– О да, помолвлен.

– И скоро женитесь?

Но почему, подумала я, он приехал один, без нее? Будь у меня такой потрясающий жених, я следовала бы за ним повсюду, как верный спаниель.

– Не думаю, что это скоро случится, – весело сказал он. – Таков уж Ватикан: время пред ним ничто, «тысячелетия промелькнут, словно вечер» [28] . Хорошо я знаю английские стихи?

– Если вы называете это стихами. Вообще-то это религиозный гимн. Но какое отношение ваша женитьба имеет к Ватикану, разве он не в Риме?

– Разумеется. Существует такая вещь, как Римская католическая церковь, к которой я принадлежу, моя дорогая юная леди, и эта церковь должна аннулировать брак моей нареченной – вы так говорите? Нареченной?

– Можно и так. Это довольно вычурно.

– Моя возлюбленная, моя Дульсинея (великолепно?) должна аннулировать свой брак до того, как выйдет за меня.

– Боже! Так она уже замужем?

– Да, да, конечно. В наличии очень мало незамужних женщин, знаете ли. У хорошеньких женщин это состояние не длится долго.

– Моя тетя Эмили не одобряет людей, которые обручаются, состоя в браке. Ее очень сердит, что моя мать всегда так поступает.

– Вы должны сказать вашей дорогой тете Эмили, что во многих отношениях это довольно удобно. Но все равно она совершенно права, я был женихом слишком часто и слишком долго, и теперь настало время стать женатым.

– А вы этого хотите?

– Я вовсе не так уж уверен. Выходить каждый вечер к обеду с одним и тем же человеком, это, должно быть, ужасно.

– Вы могли бы оставаться дома.

– Нарушать многолетнюю привычку тоже просто ужасно. На самом деле я так привык к состоянию жениховства, что трудно представить что-нибудь иное.

– А вы уже бывали помолвлены с другими женщинами до этой?

– Много, много раз, – признал он.

– И какая судьба их постигла?

– Разнообразные судьбы, о которых лучше не говорить.

– Ну, к примеру, что случилось с предыдущей?

– Дайте подумать. Ах да – предыдущая сделала нечто, чего я не мог одобрить, поэтому я ее разлюбил.

– И вы способны разлюбить человека только потому, что он делает то, что вы не одобряете?

– Да, способен.

– Какой счастливый талант, – сказала я. – Я вот уверена, что не смогла бы.

Мы дошли до конца аллеи, и перед нами раскинулось жнивье. Солнечные лучи полились на землю, рассеивая голубую дымку, золотя деревья, сжатое поле и стога на нем. Я подумала, как мне повезло наслаждаться прекрасным моментом со столь достойным человеком – такое запоминается на всю жизнь. Герцог прервал мои сентиментальные размышления:

продекламировал он и спросил: – Разве я не кладезь цитат? Скажите мне, кто сейчас любовник Вероники.

Я была еще раз вынуждена признаться, что никогда прежде не видела Веронику и ничего о ее жизни не знаю. Он казался менее ошеломленным этой новостью, чем Роли, но задумчиво посмотрел на меня и сказал:

– Вы очень молоды. В вас есть что-то от вашей матери. Сначала я думал, что нет, но теперь вижу: кое-что есть.