Наружные двери полностью распахнули, и было видно, как блестят, роняя капли, красные кленовые листья. Эту картину обрамляли отполированные доски, покрытые черным лаком, и создавалось впечатление, будто на черной поверхности воды плавали опавшие листья. Небрежно рассыпанные волосы с красноватым отливом выглядели словно сияющий поток меди. Любая парча померкла бы перед этой красотой, казалось, принадлежащей иному миру.

Пальцы Масухо-но-сусуки действительно двигались уверенно, и, глядя на ее руки, невозможно было поверить, что они принадлежат старшей дочери, непосредственной наследнице Западного дома. Недаром она сказала, что работает быстрее любой придворной дамы, занимающейся шитьем: иглой она действовала так, что могла бы дать фору любому ремесленнику.

– Как вы умело шьете! – восхитилась Асэби.

Масухо-но-сусуки бросила на нее быстрый взгляд и слегка улыбнулась.

– У меня ведь есть братишка, – бросила она, не прекращая работу. Асэби взглядом попросила о продолжении, и та, продолжая работать, начала свой рассказ:

– У меня много братьев и сестер от разных матерей, но из родных – только старший и младший братья. А у тебя есть младшие?

– Нет, к сожалению.

– Что ж… Это хорошо, когда есть кто-то, кто всегда на тебя надеется. Мать не особо занималась братишкой, так что он любил меня, как мать. Он с детства был непослушный… – Масухо-но-сусуки улыбнулась и действительно стала выглядеть как старшая сестра. – Хоть и благородный ворон, он часто убегал играть на улицу, а прибегал в порванной одежде. Если бы няньки-наседки узнали, они бы рассердились, поэтому он все приносил мне. Когда братишка делал плаксивый вид, мне было ужасно смешно, вот я и не могла его ругать и зашивала все тайком. Видимо, ему это нравилось, так что он часто прибегал ко мне. Так я и научилась шить. Но скоро он поступит в Кэйсоин, и мы уже не сможем встречаться. Не придется мне больше зашивать ему одежду.

Масухо-но-сусуки вдруг печально вздохнула:

– Но мне нельзя тосковать. Сиратама говорит, что его судьба зависит от меня.

Лица Масухо-но-сусуки, сидевшей против солнца, Асэби не видела.

На следующий день Асэби вернулась в Весенний павильон и оказалась лицом к лицу с Укоги.

Девушки решили сохранить то, что произошло, в секрете, поэтому Укоги ничего не знала и отругала Асэби за то, что та заночевала в Осеннем павильоне без разрешения.

– И не смейте больше поступать так легкомысленно! Неужели у вас нет никакой гордости?

Однако Асэби, не дрогнув, посмотрела в глаза Укоги:

– Откуда у меня взяться гордости? Я настолько беспомощна, что моя самая близкая дама-нёбо скрывает от меня, что моя мать была представлена ко двору.

Услышав эти слова, Укоги изумленно округлила глаза:

– Госпожа Асэби, откуда вы это…

Уже заговорив, она поняла, что дело в Осеннем павильоне, поняла, что ее поступки, наоборот, мешали Асэби быть уверенной в себе. Чуть погодя она поникла плечами, и, когда снова заговорила, в ее голосе уже не слышалось той угрозы.

– Госпожа Асэби, простите меня за резкие слова. Но теперь у меня нет других желаний, кроме как видеть вас супругой наследника.

Асэби сглотнула, услышав ее потерявший всю свою настойчивость голос. Такое выражение лица появлялось у дамы-нёбо, только когда она собиралась говорить о прежних хозяевах.

– Других желаний?

– Я хотела, чтобы ваша матушка простила меня.

Асэби задохнулась.

– Когда-то вашу матушку звали Укигумо – «Летящее Облако», ее представили ко двору. Она была моей госпожой, с которой я поклялась делить и радость, и горе.

Асэби, слушая Укоги, медленно кивнула:

– Да, Масухо-но-сусуки рассказала мне.

Укоги дотронулась рукой до щеки Асэби:

– Да, но вот этого вам, думаю, не рассказывали: госпожа Укигумо и Его Величество Золотой Ворон полюбили друг друга.

В горле у Асэби воздух вдруг застыл камнем.

– Что ты говоришь?

– Это правда. Наложница, которая после стала матерью молодого господина и госпожи Фудзинами, – госпожа Идзаёй – уехала домой и не вернулась, так что чаще всех он в то время навещал госпожу Укигумо. Правда, первой понесла ребенка нынешнего Его Величества Золотого Ворона и стала его супругой госпожа из Летнего павильона. Госпожа Укигумо не стала супругой наследника, как надеялась, и, разочарованная, вернулась домой. Затем она родила вас, а позже скончалась. Я считаю своим позором то, что сумела пережить ее. Но в последнее время я стала думать, что все это было предначертано судьбой для того, чтобы вы, госпожа Асэби, сумели стать супругой Его Высочества.

Внимательно вглядываясь в глаза Асэби, Укоги продолжала:

– Я хочу, чтобы вы исполнили мечту вашей матушки. Держите себя гордо.

Укоги опустила глаза.

Закончилась осень, приближалась зима. Как-то раз ничего не подозревающих дам созвали в павильон Глициний, и только там, увидев в центре помещения Сумио, они поняли, что что-то не так.

Когда собрались все женщины Окагу, Сумио что-то вынул с печальным лицом:

– Для начала взгляните на это.

С этими словами он развернул на досках пола роскошное кимоно насыщенного алого цвета. Впечатление от узора из мелких перьев все еще было свежо у дам из Окагу. Многие ахнули, и все посмотрели на Масухо-но-сусуки. Несомненно, это было изготовленное Масухо-но-сусуки кимоно, которое она подарила Самомо. И если бы только это, однако увидели они в нем и нечто, чего раньше там не было.

Золотая вышивка среди свежего алого цвета была странным образом нарушена. Если напрячь глаза, становилось ясно, в чем дело: кимоно оказалось густо залито уже высохшей, почерневшей кровью.