Он достал из своего кармана мои деньги, сунул мне в руку и, пытаясь изобразить твёрдость в голосе, выдавил из себя:

– Не надо нам ваших денег. Ступай отсель... и не приходи больше.

– Да ты что, дед? Что случилось-то? Ты объясни? Раз судьбу читаешь, так читай. Народ ведь требует.

– Читать говоришь? Знаки читать? Ступай,... ступай, - взмолился дед.

И видя, что его вразумлениям, я поддаюсь плохо, поспешно скрутил свой плакат в рулон, взял пакет и штангу, на которой он висел подмышку, и быстро перебирая ногами, побежал прочь.

Вдруг он остановился, хлопнув себя по лбу ладонью, будто что-то забыл. И закричал мне срывающимся нервным голосом:

– Эльвире..., Эльвире ничего не говори! Не говори, что я послал. Эх,... горе то какое...

После этого старик, чертыхаясь, побежал. Повернул на лево. И скрылся в арке, ведущей в Холодный переулок.

Стоп.

Опять Холодный переулок.

Фотограф, тогда,... а теперь ещё и этот дед,...

Что им там, медом намазано? А может, они все психи? Надо бы узнать, нет ли там случайно лечебницы для шизофреников.

Я стоял изумлённый посреди улицы. Чувствовал я себя в очень дурацком положении. И что он там смог такого увидеть. Я посмотрел на свои ладони... Линии, на них были не такими, как раньше. До этого времени, они были, пусть не идеально, но всё же схожими. А теперь, абсолютно разными! Создавалось такое впечатление, что это ладони, двух совершенно разных людей.

Марфа

Старик топором Фридриха срубил две осины. Обтесал. Продел их в рукава старого ватника, который был в тёплых вещах беглеца. С одной стороны, перетянул обтёсанные оглобли брючным ремнём Фридриха и закрепил его остаток, в небольшую шлею. Таким образом, получились вполне удобные носилки-волокуши. Стараясь не причинить немцу боли, он аккуратно переложил его на них и поволок.

Путь их действительно оказался не близким. Кроме того, его, таким делал изменённый маршрут, так как приходилось из-за Фридриха огибать крутые овраги, и обходить густые заросли, где обычному пешему путнику, передвижение не составило бы особого труда.

К сумеркам они вышли на небольшую поляну. Фридрих увидел одиноко стоящий большой и добротный, бревенчатый дом с крытым подворьем, обнесённый высоким частоколом.

– Ну, вот мы и добрались, - сказал старик и забарабанил в дубовые ворота.

– Марфа! Встречай гостей!
– прокричал он не свойственным его возрасту, зычным басом. И пояснил Фридриху, уже тише.
– Знатная травница. Егеря дочка. Только вот, осиротела рано. Батьку ещё в Гражданскую коммунисты изрубили. Ну а мамка, как разрешилась при родах, так и преставилась. Вот и выросла она, бабкой воспитана. А та, из наших - из лесовиков...

Тут послышалось гулкое, деревянное стуканье, отворяемого засова. Ворота распахнулись. И к ним вышла на встречу молодая женщина. Разглядеть лицо было сложно. Падающая тень от высокого старика, почти полностью закрывала фигуру хозяйки.

– Здоров дед Берендей, - раздался низкий, но приятный, молодой, женский голос - что-то ты поздновато для гостей. Аль, женихаться пришёл? Так ведь я не про вас. Не медвежьей породы.

– А ну, цыц! Девка. Всё бы ей женихаться...
– вон молодца принимай. Да, на ноги поставь. А потом уж и думай...

– Всё им грехи-потехи, - проворчал дед.

Марфа так и оторопела. Фридрих понял, что она по началу и не заметила его на носилках. А теперь пристыдилась, оттого, что её озорство будет, не правильно истолковано, не знакомым человеком.

– Что стоишь, воды в рот набрала. Бери оглобли. Да понесли...

Марфа попыталась шёпотом что-то спросить у деда. Тот успокоительно махнул рукой и ответил:

– Да, не боись. Он такого же поля ягода. Разве ж, что из Неметчины. Стал бы я перед человеком не посвящённым, обличие менять, да к тебе в дом тащить...

– Ну, коль так... тогда милости просим. Вы уж не серчайте, мил человек. А, то времена у нас нынче...

Они занесли Фридриха в горницу и уложили, на предварительно освобождённую от расшитого покрытия, дубовую скамью.

– Помыть бы вас надо, - виновато потупив взор, сказала Марфа.
– Дед, ты поможешь?

– Сама справишься доченька, мне уж пора... Я и так, уж, на цельный денёчек отстал. Нагонять бы надобно.
– Сказал дед и направился к выходу.

У порога он остановился. Посмотрел на Фридриха и сказал:

– А, ты поправляйся скорее. Как на ноги встанешь, да окрепнешь совсем, пусть Марфа, тогда ко мне белку, с весточкой отправит. Вот тогда и свидимся. Да, поговорим. Может, чем и поможем.