Шрифт:
— Маша, что ты говоришь? — теряя остатки сил, тихо спросила Наталья Николаевна.
— Я говорю правду, как ты всегда меня учила. — Маша смотрела в глаза матери.
— Но зачем? Зачем было так глупо… портить себе жизнь? У тебя ведь будет муж…
— Нет! — перебила ее Маша. — У меня не будет мужа! У тебя ведь его нет, а я твоя дочь! У тебя всю жизнь были только работа и ребенок, мужчины боялись на тебя даже смотреть. Ты, как скала, айсберг!
С широко раскрытыми глазами, безмолвно шевеля бескровными губами, Наталья Николаевна слушала обидные слова дочери. Потом неожиданно для себя изо всей силы ударила дочь по щеке.
— Я твоя дочь, я не могу быть другой, поэтому у меня не будет никакого мужа… Теперь скажи, что такая дочь тебе не нужна! — Маша как будто не заметила пощечины и с вызовом взглянула на мать.
— Нет, не скажу. Ты моя дочь, всегда будешь ею, но я жалею, что ты такая…
Маша ждала продолжения, но оно не последовало. Опустив голову, словно побитая собака, Наталья Николаевна отвернулась от дочери и ушла в свою спальню. Маша смахнула слезы, брызнувшие было из глаз, и уверенно направилась в ванную.
«Это святая вода смывает грехи? — думала она, с головой погружаясь в воду. — А что такое грех? А вот этого мы не проходили. Зато мы проходили «Что такое хорошо и что такое плохо?», а это, наверное, одно и то же».
Маша понимала, что сегодняшнее ночное происшествие не вмещается ни в какие рамки разумного и очень похоже на сумасшествие. Понимала она и то, что добропорядочной дочери не подобает так вести себя с матерью, которая посвятила этой дочери всю свою жизнь.
— Мамочка, но я в самом деле сошла с ума от его рук, его губ, его глаз, — шептала она, смывая водой слезы. — Наша с тобой ссора никак не повлияла на это, ну, может, она добавила мне решительности… Я вполне самостоятельна, и, настаивая на этом, я понеслась, закусив удила, я уже не могу остановиться…
Часов в девять, когда Маша, собравшись, уже готова была выйти из дома, позвонила Женька.
— Как ты, подруга? Как москвич? — радостно кричала она в трубку.
— Какой «Москвич»? Я же ушла пешком!
— Тундра! Конечно, ты ушла пешком, но с парнем из Москвы!
— Откуда ты знаешь?
— А я гуляла с его другом Андреем.
— Только не это!
— Это, это! Ты когда едешь?
— Я уже уехала. Пока!
— Я приеду к тебе в гости, только ты сообщи адрес! — кричала Женька.
— Сообщу, — пообещала Маша, думая уже совсем о другом.
«Что в этом такого, что он москвич! Я же еду в Химки. Москва — целая вселенная, и мы никогда не встретимся, — полагала Маша, даже себе боясь признаться в том, что хочет этой встречи. — Я боюсь с ним встретиться. Мне элементарно стыдно… Ну надо же было Женьке именно сейчас мне позвонить?! Уехала бы и не знала, что он из Москвы».
Маша нерешительно топталась в прихожей, боясь заговорить с матерью. Затем, собравшись с силами, все же заглянула в спальню:
— Мам, я поехала! Присядем на дорожку?
Так они делали всегда, когда кто-нибудь из них двоих уезжал из дома, так они делали и тогда, когда уезжали вместе. Но сегодня Наталья Николаевна даже не встала с кровати, чтобы проститься. Нарушая традицию, она наказывала не только дочь, но и себя.
— Приедешь — позвони. Ты деньги взяла? — тихо спросила она.
Маша кивнула и, решив, что материнского поцелуя она сегодня недостойна, махнула рукой и вышла из квартиры. Вышла, как она точно знала, в новую жизнь.
«Что это будет за жизнь?» — думала Маша, сидя в стареньком автобусе, который вез ее на железнодорожный вокзал в Таштагол, а вообще-то вез ее в неизвестность.
Маша неотрывно смотрела в окно, но почти не видела мелькающих за окном пейзажей, настолько она была погружена в себя. Неожиданно из окна пахнуло свежестью, и Маша увидела на автобусном окне капли дождя.
«Дождь в дорогу — это к счастью, — подумала она. — На душе так тоскливо, а сердце мое сейчас плачет, как это окно плачет дождем».
Звук захлопываемой двери болью отозвался в сердце Натальи Николаевны. Ей казалось, что вместе с дочерью ушло и счастье, ушло все, ради чего она жила все эти годы.
«Она вернется? Она должна вернуться», — спрашивала и тут же утешала она себя.
Эта неопределенность лишила ее последних сил, и она заплакала. Наталья Николаевна плакала в последний раз, когда Маше было пять и у нее была пневмония. Тогда она боялась за жизнь дочери. Сейчас она боялась за то, как эта жизнь у нее сложится.