Гайер медленно опустил трубку на рычаг. Ему бы ужасно хотелось сказать майору, что в момент убийства доктор находился на месте преступления. Но — нельзя.

Самым что ни на есть простодушным тоном он спросил:

— Вам что-нибудь говорят буквы «Д. Б.»?

Впервые с начала разговора Берн немного смутился.

— Конечно.

Вслед за тем Гайер услыхал знакомую уже историю.

— Насколько серьезны были ваши с фройляйн Гальбах отношения?

— Мы собираемся пожениться, поначалу хотели пятнадцатого августа, в годовщину смерти моих родителей… Это Лорина идея.

— Почему поначалу?

— По определенным причинам свадьбу надо сыграть раньше.

— Каковы же эти причины?

Берн весело рассмеялся.

— У нас будет ребенок, только и всего.

«Он не убивал! — внезапно подумал Гайер. — Но теперь я должен сказать ему правду».

— Доктор Берн, я должен сообщить вам нечто очень важное, — начал он и заметил, как врач напрягся, замер с чашкой в руке. — Вашей знакомой, фройляйн Лоры Гальбах, нет в живых. Она была убита в тот вечер, когда вы с нею встречались, через несколько минут после вашего ухода. То, что вы слышали, не было, падением стула.

Берн, бледный как мел, смотрел на него остановившимся взглядом, чашка упала на стол и со звоном разбилась.

— Нет, — почти беззвучно выдохнул он.

Фогель едва успел подхватить доктора, иначе бы тот рухнул на пол: он потерял сознание.

8

Бергер был полностью выбит из колеи. За каких-то несколько часов в клинике двое убитых, и при желании можно считать их жертвами его собственных научных изысканий. Это же выше человеческих сил, такой резкий перепад — от окрыляющей радости успеха к тягостным событиям последних двух суток.

— Найдите убийцу, найдите, — заклинал он майора.

Бауэр догадывался, каково у ученого на душе, и почти уже был готов, опережая расследование, принять как факт, что убийства не просто связаны между собой, но имеют касательство к препарату РМ-089.

— Знаете, чем может обернуться дискредитация? — спросил Бергер. — Я говорю не о дискредитации отдельного лица, хотя бы и меня самого. Я имею в виду прежде всего подрыв репутации созданного нами препарата. Возможно, в нынешней ситуации это звучит хвастливо и эгоистично, но, несмотря пи на что, я уверен, мы не ошиблись ни в выборе пути, ни в результатах, и наш препарат еще поможет многим-многим людям. Только вот после случившегося РМ-089 трудно будет добиться признания специалистов. Даже при отсутствии какой бы то ни было зацепки препарат с самого начала будет запятнан подозрением.

Бауэр откинулся на спинку стула. Он понял, что старшему врачу надо попросту выговориться, поделиться своей бедой, своими заботами.

— А вам не кажется, — заметил майор, — что точные экспериментальные данные смогут убедить ваших коллег? Согласен, эти два инцидента усложняют ситуацию, и все же вы непременно справитесь.

Бергер печально улыбнулся.

— Конечно, мы справимся. Но вы не представляете себе, с каким трудом именно в медицине пробивается новое. Примеров тому в истории великое множество, до вечера хватит рассказывать.

— Это, несомненно, очень увлекательно, но я, к сожалению, не располагаю избытком времени, — развел руками майор Бауэр.

Он знал, что отвлекаться сейчас нельзя, ни под каким видом. Расследование требует полной сосредоточенности. Если надо, дни и ночи напролет.

— А как в клинике? Поддерживают вашу работу? — вернул он разговор в прежнее русло, ближе к делу. — Что говорит ваш шеф? Как ведут себя коллеги?

Бергер положил ногу на ногу.

— По-разному. Поддержка шефа носила, если можно так выразиться, консервативный характер. Его позиция была примерно такова: попытайте счастья, хотя ничего путного у вас наверняка не выйдет. Но по крайней мере он не возражал. А когда несколько лет назад нас поддержал профессор Колнар, ситуация изменилась в нашу пользу.

— Вы давно знаете профессора Колнара?

Бергер запнулся.

— Лично — несколько дней, по научной переписке — много лет.

Бауэру это показалось странным.

— А какого вы мнения о докторе Брауне?

Бергер помедлил. Он не любил с маху давать оценки другим людям. На характеристики сотрудникам у него уходил целый день, ведь прежде чем написать слово, он долго решал, правильно ли оно выражает его мысль. Поэтому сейчас он ответил несколько уклончиво:

— Коллега Браун — весьма неплохой хирург. Иногда циничен, причем цинизм у него, по-моему, явно напускной, он не хочет, чтобы окружающие догадались о его собственных трудностях.

Бауэр поднял голову.

— Трудностях? Вы полагаете, у Брауна есть трудности? Вы что-то замечали? Я к тому, что, если годами вместе работаешь, кое-что волей-неволей бросается в глаза.

Старший врач задумчиво покачал головой.

— Что тут заметишь? Мы же все чересчур заняты собой. Конечно, у Брауна есть трудности: не женат, а ведь уже не мальчик. Одно время у него, кажется, было что-то с Гальбах. Он как-то говорил. Но, видимо, все так и кончилось ничем.

Эта история, похоже, действительно далась Брауну нелегко. Неуравновешенность и угрюмость не способствуют возникновению дружбы. Но когда Браун начал встречаться с Гальбах, он изменился в лучшую сторону: стал общительным, дружелюбным, порой даже галантным. Вплоть до одного вечера. Бергер хорошо его помнил, ведь еще и полугода не прошло.