— Приступим, приступим! — согласилась Галина и состроила такое отчаянное, серьезное лицо, что Петя с трудом удержался от желания обнять и расцеловать ее. Но он сказал только, уже тоном педагога:

— Вот шалунья! Лучше скажи мне: что тебе кажется самым трудным?

— Что? Математика и литература! — быстро ответила Галина.

— Вот с этого завтра и начнем, — решительно заявил Петя.

Это решение оба дружно и утвердили.

— Я уверена, что нынче осенью с твоей помощью сдам в институт! — шептала Галина, сжимая Петину руку

— Слушай, Галиночка, пойдем скорее к набережной… вон там, в уголке под березами, еще никого нет.

— Пойдем!

Галина прибежала первой и ждала его, широко раскинув стройные руки на перилах балюстрады.

— Ах, как здесь красиво, Петя!

Некоторое время оба смотрели, как менялись вокруг краски летнего вечера. В темной, как сусло, реке золотыми мазками растекались отблески вечерних огней. На берегах, сколько можно было охватить глазом, сияли бесконечными россыпями огни прибрежных кварталов, поднимались алмазными дугами отсветы высоких фонарей на мостах, сверкали звездными каскадами на аллеях Парка культуры и отдыха. Старые деревья, сливаясь вершинами с черно-синей тьмой неба, просвечивали золотыми бликами в узорных прорезях листвы. Где-то в вышине шелестели листья, мягко шумел ветер и временами сквозь отголоски парновых оркестров слышны были сонные переклики птиц и всплески невидимых волн под взмахами чьих-то весел.

— Как хорошо! Как я тебя люблю! — прошептала Галина, прижавшись к Пете горячей щекой.

— Да, да! — ответил Петя и стиснул ее легкую, нежную руку.

Он чувствовал такую полноту и чистую сладость счастья, что у него даже не стало слов, чтобы это выразить. И это счастье, казалось ему, пробудет с ним Вечно, пока бьется его сердце. Он не мог знать, что пройдет не так уж много времени, когда он с горечью и болью будет вспоминать этот блаженный час в Нескучном. Он также не мог знать, что вскоре начнется новая полоса его жизни, полная тревог, борьбы, разочарований и небывалого напряжения всех его молодых сил.

*

Однажды вечером у Мельникова собрались те семеро, которые и должны составить первую комсомольско-молодежную бригаду в помощь будущей автоматической линии на заводе. Кое-кого из этих, как утверждал

Гриша Линев, «стоящих ребят» Петя знал, и даже по-дружески, с другими был не знаком.

Вечером первым пришел Гриша Линев. Новенькая голубая футболка шелковисто лоснилась на его широкой груди: легкие серые брюки своей безукоризненно проглаженной острой складкой могли вызвать зависть любого франта; светло-коричневые полуботинки посверкивали добротной, мягкой кожей — все в его подтянутой фигуре как бы подчеркивало серьезнейшую, почти торжественную важность сегодняшней встречи. В сравнении с Гришей худой и жилистый брюнетик Сева Огурешников сильно проигрывал из-за своего явно небрежного вида. Наверно, только сейчас он сообразил, что не следовало бы ему для такой ответственной встречи прийти к Мельниковым совсем по-домашнему: в старенькой рубашке-сеточке, из коротких рукавов которой вытягивались его угловатые сильные руки. Сева Огурешников изредка помещал в многотиражке свои юмористические стихи и частушки на злободневные темы, считал себя заметным человеком, был мечтателен, самолюбив и потому сейчас чувствовал себя неловко. Пощипывая жидкие черные усики, он пока что с благодарной улыбкой пробовал пирожки и ватрушки, которыми радушно его угощала Петина мать, Марья Григорьевна.

«Стесняется парень, досадно ему выглядеть хуже людей», — думала она и еще радушнее угощала Севу.

Третий член будущей бригады, рыжеватый и плотный Матвей Кувакин иногда бывал у Мельниковых вместе с Гришей. Гриша пел свои любимые песни и романсы, а Матвей подыгрывал ему на серебристо-перламутровом аккордеоне. Иногда Матвей аккомпанировал Пете, когда тот играл на скрипке знакомые Кувакину мелодии. Сегодня Матвей пришел не для песен, и, вообще не очень улыбчивый, он был сейчас даже несколько мрачновато серьезен, видимо, ясно сознавая важность предстоящей беседы.

Миша Рогов, самый молодой из всех, голубоглазый крепышок с рассыпчатыми льняными кудрями, разносторонне способный механик и электрик, чувствовал себя легко и свободно. С юных лет он привык знать, что уж если его куда-то позвали, так он определенно нужен для пользы дела. Сегодня ему было просто любопытно, какую работу он будет выполнять и что нового он сегодня здесь услышит.

«Востроглазый и деловой», — одобрила его про себя Марья Григорьевна.

Двое последних, румяные, плечистые здоровяки, братья-близнецы Чибисовы, сидели чинно и равнодушно, будто только по обязанности.

«Эти звезд с неба не хватают! — насмешливо определила их Марья Григорьевна. — Силищи у них хоть отбавляй, а в глазах словно и мысли нет, бесчувственно беседуют, будто для фотографа!»

Когда все расселись вокруг письменного стола в комнате Пети, Матвей Кувакин, тряхнув своими короткими и густыми рыжеватыми волосами, произнес с присущей ему спокойной решимостью:

— Ну, товарищи, пора начинать. Докладай, Петя. Внимание, товарищи!

Постановление заводского комитета комсомола о создании комсомольско-молодежной бригады в помощь будущей первой автоматической линии на заводе было недавно опубликовано в заводской многотиражке, и Пете оставалось только кратко напомнить об этом. Зато он подробно рассказал о серьезном разговоре в парткоме со Степаном Ильичом. В заключение Петя особенно подчеркнул настоятельный совет Соснина. «Доказать все делом».

— Вот теперь вы все знаете, — говорил Петя. — В том, что задумано и предлагается вам, нет ничего случайного. Как мне представляется, все идет от общего чувства эпохи. А если его перевести в нашу среду, работников техники, то в какую эпоху живем? Мы живем в эпоху высоких скоростей. А что это такое? Это борьба за сокращение времени, за высокую производительность труда и высокое качество везде и во всем, борьба за автоматизацию, за великую власть человека над техникой… за такую власть, когда целые колонны машин будут работать за человека… по одному его знаку, по приказу его разума!..