Дав напоследок ценные указания, я остался в машине и попросил Бульбаша, как своего зама, сообщить Кларе Викентьевне, чтобы спускалась. Меня ждет какой-то очень крутой товарищ Краюхин из районного комитета партии, и вызывать его раздражение мне бы не хотелось. Напротив, я бы лучше с ним задружился, чтобы он не вставлял мне палки в колеса. Главное, чтобы этот товарищ Краюхин оказался идейным порядочным мужиком, а не карьеристом-номенклатурщиком.

Громыхина собралась быстро, как будто ждала моей отмашки, и вскоре мы вновь ехали на черной «Волге», только уже немного в другом составе. Я попросил водителя включить музыку, и он, кивнув, вставил в магнитолу кассету. Боже мой, как давно я не слышал этот теплый ламповый звук! Не виниловая пластинка, конечно же, но по сравнению с холодным цифровым звучанием даже магнитная лента воспринимается по-другому. Аж чуть слеза не скатилась.

— Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз![1] — раздался знакомый с детства припев, и я, прикрыв глаза, с улыбкой откинулся на спинку сиденья. Пока едем, я как раз подготовлю свою программную речь.

Андроповский райком коммунистической партии располагался неподалеку от здания редакции и высился гранитной скалой над окружившими его хрущевками. Бетонная площадка перед ним была словно вылизана, а в щелях между плитами не было ни одной травинки. Посередине, деля площадку на две равные части, тянулась длинная клумба.

— Вы только не волнуйтесь, Евгений Семенович, — зачастила Громыхина, пока мы шли к застекленному входу. — Шабановой мы сделали строгий выговор, она все осознала и сейчас активно работает над собственным исправлением. Думаю, что дополнительная полоса о роли комсомола в жизни советской молодежи все перекроет, и мы…

— Спасибо за беспокойство, Клара Викентьевна, — я мягко, но решительно прервал парторгшу. — Но я, как главный редактор, лично несу ответственность за все, что происходит в нашей газете. Именно это я и объясню товарищу Краюхину.

Громыхина промолчала, но я заметил, что ее губы растянулись в тонкое подобие улыбки. Кажется, я сказал именно то, чего от меня и ждали. Что ж, теперь главное — не опростоволоситься перед этим Краюхиным.

Нас уже действительно ждали. Вахтер в вестибюле райкома аж выбежал из своего стеклянного «аквариума», чтобы поприветствовать и лично провести через турникет. При этом Клара Викентьевна даже не глянула в его сторону, а я, наоборот, не только поздоровался в ответ, но и поблагодарил. Седой и обильно потеющий дядечка в аккуратном сером костюме довольно заулыбался, одновременно смущенно отмахиваясь от моих слов.

Секретарша Краюхина оказалась длинноногой блондинкой с перекрученными «химий» локонами и вызывающим макияжем в стиле «смоки айз», как это называется у нас в двадцать первом веке. Едва мы вошли в приемную, как она тут же нажала кнопку на коммутаторе и холодным рыбным голосом доложила о нашем появлении.

— Заходите, Анатолий Петрович готов вас принять, — услышав в трубке ответ, сообщила она. И даже не удосужилась при этом встать, проводить в начальственный кабинет.

Я мысленно усмехнулся. Не знаю, самодеятельность ли она устраивает или Краюхин специально приказал лишний раз напомнить нам наше место, но все выглядело так: мы просители, а секретарь райкома — занятой человек, позволивший отнять у него пару минут времени. При всем при том, что это именно он вызвал меня на встречу. Но он не ждал нас и не ожидал, а был «готов принять». Тонко и показательно.

— Разрешите, Анатолий Петрович? — я пропустил вперед Громыхину, но обратился при этом к хозяину кабинета сам.

— Заходи, Кашеваров, — голос Краюхина оказался неожиданно веселым. — И ты, Клара Викентьевна. Рад наконец-то вас лицезреть, товарищи.

[1] Песня Давида Тухманова на слова Владимира Харитонова. Исполнялась ВИА «Самоцветы».

— Прошу прощения, Анатолий Петрович, — Громыхина, явно уверенная, что принимает на себя удар, принялась оправдываться. — Евгению Семеновичу стало плохо, ему вызывали скорую, но он мужественно отказался от бюллетеня…

— Да знаю я, что Кашеваров не из слабаков, — прервал его Краюхин и живо выскочил к нам из-за стола, встречать.

Анатолию Петровичу на вид было слегка за пятьдесят, он уже начал лысеть и не пытался скрыть это. Лицо его было чисто выбрито и излучало энергию, он улыбался, сверкая золотым зубом, который удивительным образом перекликался с блеском значка на лацкане пиджака.

— Привет, дорогой, — он крепко пожал мою руку и уверенно подтолкнул к одному из стульев. — Клара Викентьевна, прошу.

Кабинет Краюхина был точь-в-точь как мой. Только дипломов, кубков и вымпелов было гораздо больше. А еще под стеклом в шкафу я заметил фотографию в рамочке. На фоне здания с табличкой в арабской вязи стоит парень в хэбэ, то есть полевой форме, и шляпе-афганке. Вряд ли сам Краюхин, слишком большая разница в возрасте. Сын? Похоже на то.

— Ну-с, — по-прежнему улыбался Краюхин, сложив на столе вытянутые руки и переводя взгляд с меня на Громыхину и обратно.

— Анатолий Петрович, — решительно начал я. — Мною и Кларой Викентьевной была проведена воспитательная беседа с корреспондентом Шабановой. Та осознала свою оплошность и сейчас усиленно ее отрабатывает. Готовит несколько статей, в том числе по молодежной культуре.