— Можешь не притворяться, — я махнул рукой. — И так знаю, что ты пил как черт. Собирайся, я придумал, как тебе реабилитироваться — будешь разводить на разговор народную целительницу Евдокию. Вот адрес. Как раз скажешь, что хочешь завязать, поэтому к ней и обратился. Про то, что ты из газеты, не говори. И как-нибудь сам выведи ее на откровенный разговор о приворотах, сглазах и прочем.

— Женя! — воскликнул Бульбаш. — Евгений Семенович! Я все сделаю, я не подведу!

— Давай, собирайся быстрей! — я прервал его излияния. — Ждем тебя внизу в машине. Зубы почисть, а то твой французский одеколон «Пьер Ригар» не все оценят.

Виталий Николаевич, продолжая бормотать благодарности и торжественные клятвы, исчез в недрах квартиры. А я пошел вниз, размышляя, что моя новая жизнь не так уж плоха. Напротив, так интересно мне еще никогда не было.

Когда я вновь уселся на своем месте в «Волге», меня поджидал сюрприз. Леня с Соней внимательно пересматривали снимки, которые наш фотограф уже успел распечатать. Точно, я ведь его просил сделать это поскорее, и он все выполнил. А я об этом благополучно забыл, потому что в моем обычном мире фотографии в электронном виде выкладываются на файлообменник, и их автор скидывает в рабочий чат ссылку на нужную папку. Вот еще один важный нюанс, над которым мне требуется поработать — избавиться от привычек двадцать первого века. Во всяком случае там, где они мешают, как в случае с фотографиями.

— Что у вас там интересного? — спросил я ребят, пока в моей голове ураганом проносились все эти мысли.

— Вот эта женщина, — Леня протянул мне фотокарточку, с которой, прищурившись, смотрела одна из потенциальных жертв сглаза, порчи и прочих астральных ударов. — Помните? Ее портрет был в том гробике, который вы нашли.

— Ну, — подтвердил я, все еще не понимая, чем это может быть интересно.

— Кто она такая? — подтолкнула меня к выводу Соня. И тут меня осенило.

— Точно! — я треснул себя ладонью по лбу. — Это не соседка по коммуналке и не начальница госстата! И уж тем более не Наташка-стервозина! Ей лет шестьдесят, не меньше.

— Старики о ней почему-то ничего не сказали, — добавила внучка военкора. — Всех перебрали, и не по одному разу, а эта как будто бы выбивается из общего ряда.

— И милиция гробик с ее фотокарточкой не нашла, — закивал я. — Видимо, потому что он отдельно от остальных валялся. Значит, кому-то из всей этой странной компании есть что скрывать…

Дверца машины в этот момент открылась, и на заднее сиденье к ребятам сел благоухающий «Шипром» Виталий Николаевич. Он был гладко расчесан, на щеках виднелись кровоподтеки от неловкого торопливого бритья, а ворот рубашки, торчащий из-под кофты, чуть ли не хрустел от свежести.

Я еще раз объяснил ему задачу, выдал нужные контакты и отправил на автобусную остановку. А то слишком подозрительно будет выглядеть пьяница, который приехал к народной целительнице на черном «членовозе», как называли такие машины, как наша. Бульбаш, улыбаясь, покинул салон и выдвинулся к остановке, к которой как раз подкатывал, звеня двигателем, «ЛиАЗ».

— Так-так-так, — я задумался, снова пожалев, что в этом времени нет мобильников. — Есть у меня одна мысль… Подождите, я скоро!

Проклиная про себя фигуру, которая мне досталась, я выкарабкался из машины и побежал к ближайшему телефону-автомату. Ну, как побежал… Скорее поковылял. Опустил три копейки в специальную щель и набрал номер следователя Апшилавы.

— Эдик? — услышав подтверждение, я принялся говорить дальше. — Слушай, мне бы с этими архаровцами поговорить с каждым наедине. Они еще у тебя?

— Отпустил я их под подписку о невыезде, — ответил следак. — Дома уже, наверное. Адрес дать?

— Да, было бы волшебно.

— Записывай, — сказал Эдик. — Улица Веры Бонч-Бруевич, дом 5. Это частный сектор. Они раньше все вместе в коммуналке жили, а этот домик старикам достался от родителей деда.

Выслушав эту запутанную, на первый взгляд, тираду, я понял, что меня все это время смущало. Как этот Генка ухитрился жить в коммуналке отдельно от родителей. Теперь все встало на свои места — его пожилые родители съехали в старый домик, освободив сыну жилплощадь. А соседка в коммуналке, похоже, на это и напирает — мол, зрелый юноша и так квадратными метрами не обделен. Как сказал классик, квартирный вопрос испортил москвичей. И любгородцев тоже.

— Спасибо, Эдик! — с чувством поблагодарив следака, я повесил трубку и побежал… посеменил обратно к машине.

— Отвезите меня на Бонч-Бруевич, дом пять, — попросил я водителя, — а потом ребят по тем адресам, которые они назовут. Забирать меня не нужно, я вернусь в редакцию на автобусе.

Очень, кстати, неудобно, что я не знаю, как его зовут. Невежливо. Надо будет потом потихоньку выведать, чтобы не быть типичным начальником-козлом. Но это позже, сейчас у меня есть важное дело. Мысль, которая пришла в мою голову спонтанно и которую нужно проверить.

— Леня, дай мне, пожалуйста, фотокарточку женщины, — попросил я.

Мы как раз подъезжали к нужному мне адресу.

Улица Бонч-Бруевич напомнила мне о детстве. Андроповск, он же в моем времени снова Любгород, сильно изменился с восьмидесятых. Деревянных кварталов стало гораздо меньше, их вытесняли новостройки-высотки и коттеджи «новых русских». В девяностые так стали называть резко разбогатевших коммерсантов, а потом это выражение сошло на нет. Как и те старые домики, на месте которых велось активное строительство.