ляла существовать на грани выживания, так что, избавившись от лишних ртов, вождь Отэл планировал существенно поправить благосостояние активного ядра своего клана. В первую очередь он хотел сбыть с рук вдов, которые пришли из других кланов и не считались до конца своими, лишних девочек, а также взрослых девушек, три года считавшихся невестами, но так и не сумевших найти себе пару в соседних кланах.

Спор разгорелся только о том, детей какого возраста считать неотъемлемой частью матери, ибо Отэл хотел всех мальчиков оставить в своем клане, а девочек менять по той же ставке, что и взрослых женщин. В итоге договорились, что вместе с матерью меняют детей, доросших ей до пояса и ниже. Мальчики большего роста остаются в клане, а девочки выше груди средней женщины считаются уже взрослыми. При этом в клане было несколько девочек, еще не достигших взрослого статуса, от которых вождь тоже хотел избавиться. Таких договорились считать за половину взрослой женщины.

В результате Антон Уткин, расставшись с одним ножом (лично вождю), двумя лопато-мотыгами и одним топором, пополнил ряды будущих гражданок Аквилонии шестью вдовами в возрасте от двадцати до тридцати лет, тремя девушками-перестарками лет восемнадцати, восемью девочками от семи до тринадцати лет, четырьмя маленькими мальчиками и пятью такими же девочками. Как только обмен был завершен, то к переговорщикам подошла вторая шлюпка и приняла на борт выкупленных полуафриканок. После этого обе шлюпки отчалили от берега и направились к «Медузе». Санитарную обработку решили проводить уже на ночной стоянке, которую планировалось организовать несколькими милями западнее стоянки Детей Тюленя.

К месту, подходящему, чтобы разбить временный лагерь, корабли подошли, когда солнце уже почти склонилось к горизонту. Дальше все было как обычно в таких случаях: приготовление ужина, преображение новообращенных и их первая трапеза в аквилонском обществе. Так сытно эти женщины и девочки еще не ели никогда в своей жизни...

Шестнадцатого июня отряд кораблей под командованием контр-адмирала Толбузина и младшего профессора посетил еще три стоянки Детей Тюленя, наменяв в общей сложности до полусотни человек, после чего, около пяти часов вечера, «Медуза» и драккары встали на якорную стоянку. Произошло это в уютной глубоководной бухте, глубоко вдающейся в сушу - это недалеко от того места, где в цивилизованные времена располагался город и порт Тулон. В этот день еще имелась возможность продвинуться дальше на запад и посетить одну, а может быть, две стоянки Детей Тюленя, но Сергей-младший решил, что пришло время устроить охоту и побаловать людей свежим мясом вместо надоевшей всем рыбы. К тому же последняя посещенная стоянка располагалась на западном берегу полуострова Паркероль, и от нее до Тулонской бухты было не менее пятнадцати километ ров - достаточное расстояние для того, чтобы чужие глаза не могли увидеть таинство преображения.

Это место было настолько удобным, что оттуда даже жалко было уходить, но рано утром семнадцатого числа «Медуза» и драккары подняли якоря и двинулись дальше на запад. Впереди был Марсель...

Посетив еще одну стоянку, что на пятнадцать километров западнее Тулона, отряд кораблей контр-Адмирала Толбузина двинулся дальше вдоль побережья, и к полудню достиг траверза Марселя, где в небольшом заливчике, обнаружили еще одно стойбище Детей Тюленя. И вот, как раз, когда «Медуза» и драккары уже были готовы встать на якорь и выслать переговорщиков, случилось нечто, аквилонцами еще ни разу не виданное. Где-то в высоте, почти над самым берегом, а может, и еще дальше вглубь суши, сверкнула вспышка, а секунды через четыре до кораблей донесся глухой хлопок. Задрав вверх голову, Сергей-младший, как и все прочие, увидел плавно опускающегося с небес парашютиста, которого ветер постепенно сносил по направлению к кораблям.

– Что это, Сергей Васильевич?
– ошарашенно спросил адмирал Толбузин.

– Скорее всего, Никифор Васильевич, еще один званый и в то же время избранный, - ответил тот, вскидывая к глазам бинокль.
– На этом человеке экипировка летчика середины двадцатого века. Ума не приложу, кто бы это мог быть. Синьор Дамиано, спустите, пожалуйста, на воду ял - как бы наш неожиданный гость случайно не утонул.

Это был мой девятый вылет в составе разведывательной эскадрильи 11/33 на двухмоторном самолете F-5 «Лайтнинг», и каждый полет был для меня особенным событием. Своим более молодым товарищам (а самый старший из них был моложе меня на шесть лет) я говорил: «Для всех вас одним вылетом больше, одним меньше - не имеет никакого значения. Вы должны понимать, что летать мне осталось недолго, так что для меня каждый вылет очень важен». Некоторое время назад меня после нескольких аварий отстранили от полетов, и в то время я совершенно пал духом. Без полетов у меня имелось чувство, будто я заключен в тюрьме внутри себя самого и подвергаюсь пытке невыносимой праздностью. Но, по счастью, нашлись добрые люди, которые помогли моему горю, и меня вернули в разведывательную эскадрилью.

В этом вылете я должен был заснять район Гренобль-Шамбери-Анси. Задание считалось безопасным, ибо немецкие истребители не могли подняться до высоты в десять тысяч метров, на которой совершались разведывательные полеты, а зенитные орудия доставали туда едва-едва18. Сначала все шло хорошо: я выполнил задание и лег на обратный курс, по пути решив пролететь над Марселем, благо запас топлива позволял. Там меня и обстреляли немецкие зенитные батареи. Я отнесся к этому философски: когда проходишь мимо соседского дома, то цепные псы всегда начинают гавкать, даже если у них нет возможности тебя укусить. Снаряды рвались с большим разбросом, и по большей части ниже моего самолета, так что во время обстрела я почувствовал только несколько отдельных ударов осколками по фюзеляжу. Вскоре я удалился от Марселя в южном направлении, и немецкие овчарки прекратили свой истеричный лай.