Когда Уинтроп переступил порог, я как раз размышляла, сходить ли на кухню за нормальной пищей вроде копченого окорока или все-таки горничную послать, и не упадет ли она в обморок, если я потребую столь вопиюще мужской еды?

— Ну как? — вежливо поинтересовалась я, хотя степень наказания свекровушки меня не слишком занимала.

Понятно, что в тюрьму ее сын не отправит, да и за что? Ее по-хорошему и осудить никто не возьмется. Она пыталась сделать из меня приличную женщину. В ее понимании.

Да другой маг на месте Уинтропа еще и поблагодарил бы!

За то, что он рассердился, я полюбила его еще сильнее.

Мой муж каждый день старательно мне доказывал, что достоин моего доверия. Жаль, что его матушка не понимает наших отношений и чуть было все не разрушила.

— Завтра она выедет в наше загородное поместье, — вздохнув, Уинтроп налил себе полбокала, взвесил бутылку в руке и добавил мне по края.

Понимает, говорю же!

— Обратно не вернется. Я запретил ей появляться в столице, — мрачно продолжил супруг и неожиданно опустился передо мной на колени.

Дрожащими пальцами провел по краю кружевной сорочки, но, кажется, не замечал всей открытой и скрытой ею красоты. Его взгляд был прикован к моим ключицам, под которыми раскинулась алеющая воспаленной плотью печать.

— Ты сможешь меня когда-нибудь простить?

— Это же не ты сделал, — пробормотала я, растроганная до глубины души.

Все-таки любит меня мой дознаватель, ценит и понимает!

— Все равно, я должен был догадаться, что она задумала неладное, — упрямо мотнул он головой. — Мне так жаль…

— Зато теперь я идеальная жена! — с особым цинизмом ковырялась я в нашей общей ране. — Будет что показать свету, вон какая печать получилась яркая!

Уинтроп оскорбленно вскинулся, но прежде чем он успел выдать гневную тираду, я подцепила ногтем край наклейки, и потянула ее вверх. Кусок субстанции телесного цвета отдирался с хрустом и мелкими волосками — я в состав не пожалела желатина.

Потерла покрасневшую, но совершенно гладкую кожу, поморщилась. Ко всем неприятным ощущениям — печать действовала все это время, лишая меня магии, поскольку соприкасалась с телом — добавились еще и прелести спонтанной эпиляции.

— Как… что… — вытаращился мой муж, отшатываясь и падая на пол. — Как ты это сделала?! — наконец выдавил он, расплываясь в совершенно счастливой и немного недоверчивой улыбке.

— С трудом! — честно призналась я. — Страшно было — жуть. Сам понимаешь, проверить эффективность нашлёпки мне было не на ком, оставалось уповать на логику и туманные описания из учебников. Из твоей, между прочим, библиотеки.

— Рад, что оказался тебе полезен, — совершенно серьезно сообщил Уинтроп.

Такое поведение я не могла оставить безнаказанным — пришлось садиться на него сверху и поощрительно зацеловывать.

— Кстати, я знаю, как ты еще можешь быть мне полезен, — прошептала я ему в губы, когда кружевная ночнушка перекочевала куда-то в угол, а из одежды на дознавателе остались одни штаны.

— Дай угадаю! — подмигнул он и, радостно подхватив меня на руки, потащил в сторону постели.

— Не угадал! — хихикнула я, беззаботно болтая ногами.

Приятно все-таки почувствовать себя девочкой, о которой заботится большой и сильный мужчина!

При этом не подавляет и не гнобит.

Уинтроп остановился, не дойдя до кровати двух шагов, и с недоумением на меня посмотрел.

— Нет, это тоже, само собой, — поспешно заверила его я. — Но если ты не заметил, за сегодняшний день невесту кормили разве что летавшим в воздухе рисом.

Желудок оглушительно заурчал, подтверждая сказанное и тоже жалуясь.

Нет, серьезно, может, это хитроумный план такой, чтобы жена не сопротивлялась? Потеряет сознание от голода и пребывания в корсете, все удобнее…

— Не будем тревожить твоих горничных! — решительно заявил Уинтроп, сгружая меня на покрывало и быстро натягивая обратно рубашку. — Пойду скажу Сигусу, что проголодался. Он от меня и не такое видел, привычный.

Я смотрела вслед своему мужчине, со все возрастающей ясностью понимая, насколько же мне с ним повезло!

А ему, разумеется, со мной.

Два года спустя

Яркие огни сияют на ветвях деревьев, придавая импровизированной сцене загадочности и таинственности.

Я дергаю за шнурок, ткань падает плотными складками, открывая спрятанных под ней до последнего момента птиц. Местные голуби отчего-то отвратительно поддавались дрессировке, куда хуже тех, с которыми я привыкла иметь дело. Но записки относить обратно на голубятню уже научились. И сидеть тихо по команде — тоже.