Шрифт:
В центре Нового Дели, на Коннаут-плейс, я поднялся по темной и грязноватой лесенке на второй этаж в квартирку из одной комнаты, которую снимал молодой поэт, прямой потомок создателя «Кама-сутры». Мы познакомились с ним в «Сахитья академии» - «Национальной литературной академии Индии», первым президентом которой был Джавахар-лал Неру.
– Обязательно побывайте в Кхаджурахо, - посоветовал мой собеседник, - и вы совершенно иначе станете смотреть на «Кама-сутру». Помимо ее медицинской, так сказать, сущности, перед вами раскроется и юмор, и целомудренность бессмертного памятника нашей культуры.
– Кхаджурахо! Кхаджурахо!
– оживившись, заверещали весьма пожилые туристы из ФРГ, Англии и США, когда наш миниатюрный «Боинг-727» совершил посадку на крохотном аэродроме в Панна.
– Кхаджурахо!
– приготовили широкоугольные объективы, вспышки и принялись рассовывать по карманам катушки с «кодак-колор».
– О, Кхаджурахо!
Шива Натарадж
Кхаджурахо - второй пункт на пути в Гималаи. Получасовая остановка на трассе Дели - Агра - Кхаджурахо - Варанаси - Катманду.
Да оградят меня местные боги от банальных восхвалений мощи современной авиации…
Перед изображениями четырехрукого покровителя танца всегда тлеют сандаловые свечи. Черный отполированный лингам любовно убран лепестками и разрисован киноварью. И в дыму курений лица нежных апсар наполняются живостью и страстью. Они все еще повелевают богами, королями и военачальниками, ищущими в блеске мира и уединении укромных уголков их жаркие губы и трепетные пальцы. Но в самом городе, бывшем некогда столицей королевства Чандел-лов, всегда стоит тишина. Даже базарная площадь, где торгуют в основном цветными открытками, слайдами, кока-колой и оранжадом «Фанта», погружена в сонную сиесту.
Кхаджурахо пережил себя и грезит под ярким солнцем о былом величии. Его храмы (из 58 сравнительно в хорошем состоянии осталось 22) сберегают последнее живое тепло. В них витают последние тени.
В X веке в Кхаджурахо был возведен великолепный храм Кандарья Махадео. Все девятьсот его скульптур и все горельефы проникнуты жаркой и веселой эротикой. Это любовь, изваянная в камне. Полногрудые танцовщицы, ласковые куртизанки, влюбленные пары и группы, где в общем веселье принимают участие и кони, и обезьяны.
Еще древние упанишады видели в единении полов проявление великого божественного начала. Это начало воплотилось в желтом камне храма Кандарья Махадео во всем мыслимом многообразии человеческих ласк. Этот покоряющий воображение шедевр, закрывающий, как черное крыло, полнеба, посвящен Шиве - покровителю йоги, патрону тантры.
Одна из надписей в Западной Индии, датируемая V веком, повествует о некоем Маю-ракшаке:
Советнике царском, который основал
Сей внушающий трепет храм, заслуги чтоб
умножить,
Храм, полный демониц,
Посвященный матерям, кричащим
Громким гласом в темноте кромешной,
Где лотосы трепещут
От неистовых ветров,
Поднятых магическими заклинаниями.
Культ Богини-Матери, чье повсеместное распространение приостановилось на заре мусульманских завоеваний, когда стал набирать силу ортодоксальный вишнуизм, все еще популярен в Бенгалии и Ассаме. Известен он и в других районах Индии, вплоть до крайнего Юга.
Существует множество храмов, посвященных Парвати (Дочери гор), Сати (Добродетельной), Гаури (Белой), Аннапурне (Дарительнице обильной пищи), Махадэви (Великой богине) и просто Амман (Матери).
Кали
В устрашающем облике она предстает как Дурга (Неприступная), Чанди (Лютая), Кали (Черная).
В этой черной ипостаси жена Шивы обрела облик ужасной, оскаленной ведьмы. Многорукая, потрясающая орудиями убийства, скачет она на свирепом льве, сея смерть и разрушение.
Образ Ардханаришвара, который встретился мне в пещерах Элефанты, изображает божество в единении космических начал. Это Шива со своей Шакти, это спящая мужская энергия, одухотворенная творческим женским началом.
Ламаистские тантрические боги внесут в эротику добавочный элемент дьяволизма. Бычьи, рогатые морды, ужасные, оскаленные пасти, хищные, колючие руки бросят потом любовь на грань, за которой лежит смерть и темное преступление.
Уже в VI - VII веках буддийский тантризм был окончательно узаконен в специальных текстах, которые несколько неожиданно указывали будущим аскетам совсем иной, куда более приятный путь к спасению.