Шрифт:
– Если людям нравится Нусельский мост, это не значит, что они думают о самоубийстве. И ты плохой психолог и ужасная подруга. Я вижу насквозь твою низкую душонку. И советую больше никогда не обращаться ко мне, – угрожающе сказал я, думая о том, что могу отступиться от своих принципов и убить Юлию на ближайшей охоте.
Девушка молча слушала меня и бледнела с каждым моим словом.
– И я удивляюсь тому, как такая чудесная девушка, как Вайпер, связалась с такой фальшивкой, как ты. – Я молча развернулся и вышел в коридор.
Несмотря на то, что я выглядел спокойным, в моей душе бушевал ураган: в мою голову пришла мысль, что Юлия, возможно, права насчет Нусельского моста и Вайпер. Ведь Мост самоубийц не мог привлекать просто так. Я думал на нем о том, как люди ищут смерти и находят ее в высоте этого исполина. А Вайпер? Неужели она думает о том же?
Меня объяли тревога и страх того, что Вайпер действительно хочет уйти из жизни. Ее голос в телефоне был нормальным, и я не почувствовал в нем ни грамма темных мыслей. Я почувствовал бы, что с ней что-то не так, едва взглянув на нее. Ее любовь к родителям не дала бы ей думать о самоубийстве, ведь она так любит их.
Нусельский мост всегда манил к себе самоубийц. Это какой-то феномен, необъяснимый и постоянный. Каждый год с него прыгают слабые люди, не сумевшие найти в себе силы жить. И высота – последнее, что они видят. Верная смерть. Что же в нем привлекает простую девушку? Ведь есть прекрасный Карлов мост… Но Вайпер выбрала Нусельский. Я не знал, что думать. Вайпер была загадкой для меня. Что-то в ней было нереальным и странным.
И все же, я не мог знать всех ее мыслей и чувств. Но, даже если она и думает о смерти, я не позволю ей убить себя.
О чем она думает? Грустит или смеется? Или она вообще никогда не смеется, а только грустит и держит свои чувства глубоко внутри себя? Что я мог сделать, чтобы узнать о ней больше? Как это обычно делается у людей?
Я не знал, что значит волочиться за женщиной, ведь никаких серьезных отношений не имел никогда. Были только короткие интрижки с вампиршами. Я никогда не чувствовал, не знал и даже не думал, что существуют еще какие-либо чувства, кроме усталости от долгой жизни, скуки и жажды крови. Вайпер пробудила меня ото сна, такого длинного и непонятного, что сейчас все чувства, разбуженные ею, вихрем метались в моей душе.
Весь день я не мог сосредоточиться. Предметы просто проплывали мимо, а люди быстро скользили вокруг. Мир исчез. Мне было безразлично абсолютно все. Я только ждал, когда придет время нашей встречи с Вайпер. Мне нужно было увидеть ее, чтобы не сойти с ума от мыслей и эмоций, чтобы понять по мимике и жестам ее характер, узнать ход ее мыслей и выяснить, права ли Юлия. Но мне было трудно понять Вайпер: ее лицо почти всегда было серьезным, и улыбка лишь изредка проскальзывала на нем. Ее глаза блестели – она высказывала ими свои чувства, но я, знаток, не мог понять ее. Ее глаза были такими выразительными, что можно было бы увидеть в них все, но Вайпер так старательно контролировала свои эмоции, что я не мог заглянуть дальше. В ее душу.
Как назло, время шло медленно, словно специально растягивая свою форму. Конспекты я никогда не вел. Я сидел, смотрел на часы, маялся и нетерпеливо постукивал карандашом по столу. Я специально сел на задний ряд, чтобы никто не видел моего нетерпения, и чтобы преподаватель не обращал на меня внимания, потому что всегда, когда я нечаянно садился на передние ряды, он постоянно о чем-то спрашивал меня, так как я всегда отвечал мудро и по существу. Но сегодня я спрятался от глаз преподавателя за компанией остряков, которые постоянно садились на галерку и сейчас были удивлены, увидев, что я сел за ними, один на ряду. Здесь я мог думать сколько влезет.
На переменах я искал Вайпер взглядом, но не находил ее. Юлия ходила одна, значит, Вайпер не было в университете.
Придет ли она? А как же наша встреча? Может, она опять струсила или забыла о ней?
Я похолодел: а вдруг с ней что-то случилось? Тревога охватывала меня все больше, и в голову мне приходила только одна мысль – с ней что-то произошло. Моя рука машинально тянулась к телефону, чтобы позвонить Вайпер, но я вовремя сдерживал себя: я позвоню ей, если она не появиться в библиотеке. Звонить сейчас было бы актом отчаяния, а показывать Вайпер свое отчаяние я не желал.
А если она не придет?
И как только смертные живут с этими чувствами? С постоянной тревогой и волнением, страхом, нетерпением? Как они терпят все это? И почему я стал чувствовать то же самое?
У меня мелькнула мысль сожаления о том времени, когда я был свободен, когда в моей жизни не было этой странной девушки Вайпер, когда я не знал всех этих ужасных чувств, когда я жил в свое удовольствие, без всяких тревог.
Но моя тревога улетучилась, когда я, наконец-то, увидел Вайпер.