— —Пожалуй ты прав, а не боишься, что наша техника немцам достанется?

— —Есть конечно немного, но полностью пополнив с хорошим запасом наш БК и топливо, а также получив хорошее пехотное прикрытие и мобильное ПВО, мы сведем этот риск к минимуму. К тому же, если у нас будет большое и слаженное подразделение, то больше шансов сразу же достучатся до верхов, на такой отряд, а главное на его командование сразу обратят внимание. Сам же об этом говорил.

Нашу беседу прервал младший политрук, сопровождавший прооперированного нашим врачом батальонного комиссара. Пришедший в себя после операции он позвал меня к себе, а я решил не наглеть и поговорить с ним.

— —Батальонный комиссар Журавлев, а вы кто такой?

— —Волков, капитан запаса. Последняя исполняемая должность — командир танковой роты.

— —Мне тут младший политрук рассказал про ваше отношение к пленным, ни чего не хотите пояснить?

— —А что тут пояснять, он был захвачен на месте преступления и казнен согласно адекватности содеянного. Пилот расстреливал мирных беженцев. Оставлять такое без последствий нельзя, только мгновенный и предельно жестокий ответ способен предотвратить подобное в будущем.

— —Капитан, кто вы? Я же вижу, что у нас нет таких передвижных лазаретов, да и младший политрук с капитаном Рожковым поглядели на ваших бойцов. Достаточно лишь немного за вами понаблюдать и сразу становится видно, что вы нездешние. Так кто вы такие?

— —Не могу вам этого сказать, права не имею! Главное, что мы не враги и наша задача доставить экспериментальную технику в Кубинку для ее изучения. Заодно по возможности нанести противнику максимально возможный урон, но не в ущерб нашему основному заданию. Как вы думаете, будут шпионы или враги наносить такой вред своим войскам и стараться любой ценой доставить не имеющую аналогов технику своему противнику? Еще раз повторяю, мы не враги и имеем опыт ведения современной войны с применением бронетехники.

— —Ладно капитан запаса, храни пока свои секреты, потом разберемся, что ты за птица.

Ночь уже полностью вступила в свои права, комиссару после успешно проведенной операции требовалось прийти в себя и немного окрепнуть. В разбитой колоне мои архаровцы нашли то ли аккордеон, толи баян, леший его знает, я в этом не разбираюсь. Его взяли с собой и не только по хомячьей натуре, а еще и потому, что Серега Сомов умел на нем играть. Я видел, как на меня смотрели бойцы, наши еще ничего, они знали о зверствах фашистов, да и наше время более жестокое, а в глазах местных я выглядел кровавым маньяком, Малютой Скуратовым. Была одна песня, которую я отлично знал и она, как никакая другая подходила к нынешней ситуации. Сказав Сомову пару слов и дождавшись, пока он не вернулся с музыкальным инструментом, а это оказался аккордеон, подождал, пока не подтянулся остальной народ. Все собрались, послушать. Песни народ любил, и я негромко запел.

Враги сожгли родную хату,

Сгубили всю его семью.

Куда идти теперь солдату,

Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе

На перекресток двух дорог,

Нашел солдат в широком поле

Травой заросший бугорок.

Стоит солдат — и словно комья

Застряли в горле у него.

Писал солдат: 'Встречай, Прасковья,

Героя — мужа своего.

Накрой для гостя угощенье,

Поставь в избе широкий стол.

Свой день, свой праздник возвращенья

К тебе я праздновать пришел…'

Никто солдату не ответил,

Никто его не повстречал,

И только тихий летний ветер

Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,

Раскрыл мешок походный свой,

Бутылку горькую поставил

На серый камень гробовой:

'Не осуждай меня, Прасковья,

Что я к тебе пришел такой:

Хотел я выпить за здоровье,

А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,

Но не сойтись вовеки нам…'

И пил солдат из медной кружки

Вино с печалью пополам.

Он пил — солдат, слуга народа,

И с болью в сердце говорил:

'Я шел к тебе четыре года,

Я три державы покорил…'

Хмелел солдат, слеза катилась,

Слеза несбывшихся надежд,

И на груди его светилась

Медаль за город Будапешт.

Медаль за город Будапешт.

Тишина была оглушающей, бойцы ошеломленно смотрели на меня, песня проняла всех, у многих на глазах навернулись слезы.

— —Если мы не хотим, чтобы наши бойцы вот так возвращались после победы домой, то должны внушить фашистам, что ни одно их зверство не останется без наказания.

— —Товарищ капитан, а почему четыре года?

— —Потому, что война продлится 3–4 года, не меньше, сами видите, пока мы отступаем. Русские всегда долго запрягают… Пока соберемся, пока назад погоним, вот только если хотим выжить, то должны научиться воевать.