Шрифт:
Фан предложил Дэну отметить особый 1989 год помилованием всех политических заключенных [Oksenberg & Sullivan & Lambert 1990: 166–167]. Вдохновленные письмом Фана, 16 февраля 1989 года 33 писателя и художника опубликовали открытое письмо с призывом к амнистии узников совести. Десять дней спустя группа из 42 ученых-естествоиспытателей и социологов написала длинное открытое письмо, призывающее к демократизации общества, свободе слова, освобождению политических заключенных и увеличению финансирования образования.
В конце концов Фан узнал, что Дэн Сяопин действительно прочитал его послание. «Однако, верный себе, он не подал вида: ни подтверждения, ни ответа», – писал Фан Личжи. По словам Фана, Министерство юстиции жаловалось, что «публичные письма о заключенных ставят под угрозу независимость судебной системы Китая». Сотрудники службы безопасности посетили подписантов и сделали им предупреждение, некоторых взяли под наблюдение. Фан пришел к выводу, что, хотя «публичные призывы к амнистии не достигли своей непосредственной цели… они вызвали такую нервозность, что “инакомыслие” переросло в эпидемию, от которой властям было нелегко избавиться. Абсолютная власть режима оказалась под угрозой» [Fang 2016: 275–276].
Работы и выступления физика Ли Шусянь и ее мужа Фан Личжи воодушевили студентов Пекинского университета Шэнь Туна и Ван Даня, организовавших дискуссионные группы и чтения в 1988 и начале 1989 года. Ван Дань слышал выступление Фан Личжи в феврале 1989 года в пекинском отеле. 3 апреля 1989 года Ван распространил в студенческом городке открытое письмо, в котором говорилось, что «наследие академической свободы и свободы слова Движения Четвертого мая находятся в опасности». Ван также редактировал независимый журнал «Синь у сы» («Новое Четвертое мая»), в который Ли Шусянь написала вступительную статью [Black & Munro 1993: 140–142]. Ли посетила дискуссионную группу Шэнь Туна в начале марта 1989 года. Рассказ Ли Шусянь от 26 февраля о том, как полицейские не позволили ей, Фан Личжи и Перри Линку посетить техасское барбекю, произвел на студентов большое впечатление. Ли Шусянь, Фан Личжи и Перри Линку было прислано специальное приглашение от президента США Джорджа Буша, прибывшего в Пекин на встречу с Дэн Сяопином и Чжао Цзыяном. Шэнь Тун вспоминал, что «рассказ Ли Шусянь о том, как их преследовала полиция, значил для нас больше, чем тысяча лекций о правах [человека]» [Shen 1990: 154].
Группы профессоров и студентов, которые видели в 70-й годовщине Движения Четвертого мая возможность обратиться к партии с просьбой о политических реформах, отреагировали молниеносно, когда узнали о смерти Ху Яобана. Они «просто сдвинули дату», – писал Крейг Кэлхун, преподававший в Пекине в 1989 году [Calhoun 1994: 1]. Но 15 апреля 1989 года многие в Китае еще не интересовались политикой и почти не отреагировали на смерть Ху. В сельской провинции Хунань Лу Дэчэн понятия не имел, что смерть бывшего генерального секретаря в конечном итоге приведет к тюремному заключению и изгнанию самого Лу. Бывший одноклассник Лу, ставший учителем средней школы в 1989 году, возглавил небольшой марш в память Ху, но Лу Дэчэн не присоединился к нему, а наблюдал со стороны. Лу также не удосужился посмотреть транслируемую по телевидению поминальную службу [Chong 2009: 198].
Как и многие другие представители рабочего класса, которые в конечном итоге приняли участие в протестах 1989 года, Лу не считал чиновников КПК героями, символами надежды или потенциальными союзниками.
Чай Лин и ее муж Фэн Цундэ относились к Ху Яобану положительно, но и они не сразу ответили на смерть Ху активным действием. После бакалавриата в Пекинском университете Чай Лин поступила в аспирантуру Пекинского педагогического университета. 15 апреля 1989 года ей исполнилось 23 года. Она работала над своим заявлением на поступление в аспирантуру в США, а потом ела торт, который принес ей Фэн ко дню рождения [Chai 2011: 82]. Два дня спустя Фэн был потрясен, увидев плакаты в студенческом городке Пекинского университета. Тексты плакатов, по его мнению, были направлены непосредственно против Дэн Сяопина: «Тот, кто должен умереть, тот никак не умрет, а тот, кто не должен умереть, ушел от нас!», «Искренний человек умер, а двуличный человек живет». Только 18 апреля, через три дня после смерти Ху Яобана, Чай и Фэн впервые вышли на площадь Тяньаньмэнь. Они были в группе поддержки, приносили еду и воду другим студентам, часами сидевшим на площади [Фэн 2009: 75, 77, 78].
Ранее этим утром Ван Дань и еще один студент Пекинского университета – Го Хайфэн – представили в Большом народном зале рядом с площадью чиновнику Чжэн Юмэю список из семи требований [У 2014: 26]. Требования гласили:
1. Справедливо оценить достижения Ху Яобана, утвердить его взгляды на свободу, демократию и цензуру.
2. Полностью упразднить Движение за устранение духовного загрязнения и противопоставить ему либерализацию. Реабилитировать несправедливо пострадавших во время движения (юньдун).
3. Требовать, чтобы партийно-государственные лидеры и их дети задекларировали перед народом свою собственность.
4. Разрешить независимые газеты; покончить с цензурой прессы.
5. Увеличить бюджеты на образование и повысить заработную плату интеллигенции.
6. Отменить неконституционные «десять пунктов» Пекинского собрания народных представителей по ограничению демонстраций.
7. Официально опубликовать данные требования [Хэ 1989: 106].
Чжэн Юмэй, работавший в Бюро писем и посещений Госсовета, пообещал передать требования вышестоящим чиновникам и попросил студентов вернуться в студенческий городок, но заявители хотели говорить с членами Постоянного комитета Национального народного собрания напрямую. Чжэн не мог этого организовать, поэтому сидячая забастовка длилась весь день [У 2014: 26; Han 1990: 11–12].
Чай Лин и Фэн Цундэ не знали о происходящем, они знали лишь то, что их сокурсники голодны и хотят пить. Но вечером 18 апреля произошло событие, заставившее их участвовать в студенческом движении. На площади Тяньаньмэнь они присоединились к толпе у ворот Синьхуа – главного входа в здание высшего руководства КПК. Протестующие, кричащие «Ли Пэн, выходи», столкнулись с охранниками. Чай и Фэн попали в группу бегущих от полиции, избивавшей людей дубинками. «Когда я наконец остановилась, чтобы отдышаться, – писала Чай, – я сгорала от стыда и ярости. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой униженной: меня гнали по улице как собаку». Чай поняла, что это решающий момент в ее жизни: «Моя уязвленная гордость и вновь обретенная ярость иссушили мою печаль. С этого момента ни я, ни Фэн не побежим» [Chai 2011: 87–88; Фэн 2009: 84–85]. В течение следующих нескольких дней поступали сообщения о столкновениях между протестующими и силами безопасности у ворот Синьхуа. В результате этих столкновений, возможно, некоторые участники протеста получили ранения в голову. Эти события оказали такое же мобилизующее воздействие на других студентов, как бегство от полиции оказало на Чай Лин.
Фэн Цундэ, Ван Дань, Шэнь Тун и другие встретились в Пекинском университете, чтобы обсудить создание независимой студенческой организации и бойкотировать занятия. Чай Лин не присутствовала на всех встречах и не часто говорила, но она вспоминает, как смогла убедить всех мужчин в комнате не перебивать друг друга и успокоиться. Чай пишет:
Я была единственной девушкой в комнате. Я сидела в стороне от их споров и слушала… Я решила выступить посредником… Они все послушали меня, вероятно, потому что среди гвалта мужских голосов прозвучал мой мягкий женский голос 14 .
14
[Chai 2011: 92]. Ли Фейгон рассматривала первенство Чай Лин с позиции гендера, позже Ли написала: «Временами почти казалось, что она чувствовала себя в большей безопасности, когда могла думать о себе как о традиционной беспомощной женщине, хотя она явно была не такой» [Lee 1994: 132].