– Ага, – поддакивала я.

– Ну вот, – Генри кивнул мне, давая понять, что хочет затянуться. – Марла, – выпустив дым, продолжил было Генри, но осекся и громко откашлялся. В его кашле явно чувствовалась агрессия. – Ее исключили из школы в шестнадцать лет, и никто не знал, что с ней делать. Папа к тому времени практически не жил дома, а мама просто опустила руки. Я думаю, она устала тянуть лямку плохого полицейского. Так что они позволили ей свалить и жить в этой квартире.

– В шестнадцать лет?

Я окинула взглядом неброскую кухню и попыталась представить, как подросток Марла здесь обитала – готовила себе еду, читала журналы, красила ногти на ногах.

– Видели мы ее только тогда, когда она заявлялась, без всякого предупреждения, за деньгами. Обычно под кайфом и всегда с новым мужиком.

– Жуть.

– Ага. Ну так вот, заявляется ко мне посреди ночи Эд весь в соплях. – Генри вздохнул. – Ну, я его успокоил кое-как, и тогда он объяснил, что плачет, потому что чувствует себя виноватым.

– Виноватым? Типа, вина живого перед умершим?

– Нет, – спокойно ответил Генри. – Потому что на самом деле он не любил Марлу.

Я не знала, что и сказать. Ведь все мы должны были признаться в том же самом. И теперь наше умалчивание показалось мне смертным грехом.

Рукава халата Генри намокли, а он продолжал утирать лицо тыльной стороной ладони, размазывая по щекам мыльную пену.

– Еще он сказал, что порой желал ей передоза.

– Что? – обомлела я. – И что ты сказал?

– Сказал, что понимаю его, – ответил Генри, закрыл воду и забрал у меня свою сигарету, а я ощутила легкий укол огорчения, что больше не поднесу к его губам свои пальцы.

– Она же превратила жизнь нашей семьи в сплошной кошмар, Джони. Переспала с половиной моих друзей. Если посреди ночи раздавался телефонный звонок, значит, это из клиники или полицейского участка. В принципе, это и добило брак наших родителей.

– Но это ж, я полагаю, не только из-за нее, да?

Генри глубоко затянулся остатком сигареты и ничего не ответил. Так мы и стояли молча некоторое время. Я даже не знала, хочет ли он, чтобы я оставалась здесь с ним.

– Пошли в кровать, – наконец сказал Генри.

Я подняла на него взгляд, на темной щетине все еще блестели капельки воды. Я действительно крепко запала на него.

– А пойдем, – сказала я.

Генри трахал меня как солдат, вернувшийся с войны. Последующие несколько дней мы были заняты только этим. Мне было стыдно признаться, что ощущение того, как я сейчас нужна Генри, доставляло мне большее наслаждение, чем секс с ним. Я позвонила Терри, этой доброй и чудаковатой мамаше детишек, с которыми я нянчилась, и попросила выйти на работу на день позже, так как иду на похороны. А когда я сказала, что скончалась моя подруга, она отпустила меня на всю неделю. Я написала всем, кроме Дила, что смогу увидеться с ними только в церкви. От него по-прежнему не было никаких вестей, и я, изо всех сил игнорируя омерзительное чувство вины, продолжала убеждать себя, что это знак того, что он не хочет общаться. Но, по правде сказать, я бы не смогла встретиться с ним, если бы он объявился. Ведь тогда мне пришлось бы вылезти из кровати Генри, покинуть упоительный альков его неуемного желания, где мы только и делали, что спали, трахались и время от времени выбирались на кухню за тостами. Генри часто плакал – просто рыдал в голос, – и я не знала, что мне делать. Иногда я просто обнимала его и молча гладила по волосам, иногда начинала целовать, и, как правило, это приводило к сексу. Вечером накануне похорон мы сидели на кухне и пили какао. Из одежды на нас были только шорты, которые мы в течение дня то снимали, то надевали.

– Завтра утром все соберутся здесь перед церемонией, – сказал Генри.

– Кто? – спросила я, чуть не поперхнувшись глотком горячего напитка.

– Моя семья, – ответил Генри, не отрывая взгляда от своей чашки.

– Ах да! Точно, – спохватилась я и зачем-то прикрыла рукой обнаженную грудь. – Я пойду домой тогда.

– Да нет, зачем. Ты можешь остаться, они не будут против.

– Я уверена, Генри, что будут.

– Нет, просто…

– Все нормально. Мне все равно нужно переодеться.

– А что с твоим платьем?

– Ты имеешь в виду мое новогоднее?

– Ну, оно черное.

Я улыбнулась в ответ.

– Да все правильно. Я пойду домой. Вам всем надо утром собраться, а мне здесь не место.

– Наверное.

Я опустила свою чашку в раковину и пошла собираться. Генри поплелся за мной в спальню.

– Вызову тебе такси, – сказал он.

– Да не надо, я на метро доеду.

Но он уже достал телефон и, похоже, делал заказ.

– Какой у тебя адрес?

Я замешкалась:

– Квадрант-гроув, семь.

– Будет через семь минут, – сказал Генри, закрывая приложение.

– Здорово.

Через какое-то время мы вышли на улицу и стали ждать такси. Я чувствовала себя так, будто меня без разговоров вышвырнули из фантастичной Нарнии. К тому же сразу разболелись ноги, отвыкшие от каблуков.

– Генри? – спросил таксист, открыв окно.

– Да, спасибо, – ответил Генри, открывая дверь. – До завтра, – сказал мне и склонился для поцелуя – быстрого и формального.